Author: papa (81.4.249.---)
Date: 01-14-05 22:03
1."Слово "самурай" происходит от древнего глагола "самурау" - "служить". Таким образом, "саму-рай" - это "служивый", "слуга". Важнейшим богатством для самурая были лошади . Природные условия Японии плохо приспо-соблены для выращивания этих животных, поэтому позволить себе содержать лошадей мог только состоятельный самурай. Конница являлась главной ударной силой японских армий. Она всегда начинала фронтальную атаку. Противник же, в свою очередь, старался отразить нападение с помощью своей конницы. Когда армия отступала, именно всадники составляли арьергард и старались уберечь основные си-лы от наседавшей конницы врага. Поэтому боевой конь самурая заслуживает отдельного описания: « Лошадь настолько гармонировала со всадником, что, казалось, инстинктивно двигалась абсо-лютно синхронно с ним. Например, перед решающим броском она чуть отступала назад, присе-дая на задние ноги, чтобы потом привстать и дать всаднику преимущество удара сверху, или же бросалась в битву словно одержимый дикий зверь... Лошадей также специально обучали форси-ровать водные преграды — реки, озера и потоки — которыми так изобилует Япония » (Ратти и Уэстбрук). "
2.
Имджинская война 1592-98 гг. и корейский воин ХVI – XVII веков
По сравнению с военной историей
Китая или Японии военная история средневековой Кореи часто
воспринимается как нечто
неизвестное или малозначимое.
Между тем,
путь корейской армии
отмечен целым рядом моментов,
когда она достойно
противостояла более сильному,
опытному и искушенному противнику.
В VI – VII вв. именно многочисленные попытки покорить корейское государство Когурё послужили одной из основных причин падения китайской династии Суй, а сменившая ее династия Тан задействовала для борьбы с ним в VII в. все свои силы и резервы, но захватить его территории сумела лишь благодаря союзу с другим корейским государством Силла и изменившейся политической ситуации внутри самого Когурё. Монголы в XIII в. потратили на захват страны более тридцати лет и все-таки были вынуждены установить в ней косвенную систему управления, сохранившую правящую династию. Кстати, кроме Кореи такая система существовала только на территории древнерусских княжеств.
Однако наиболее славной страницей корейской военной истории принято считать Имджинскую войну 1592 – 1598 гг., когда корейцам противостояла японская армия вторжения, которую по уровню общей подготовки, а особенно – подготовки индивидуального бойца, многие историки считают одной из лучших в тот период не только в регионе, но и во всем мире.
К сожалению, эта война очень мало освещена в нашей литературе. Посвященные ей работы советских или корейских ученых практически неизвестны широкому читателю и обычно описывают только внешнюю канву событий. Тема Имджинской войны присутствует в монографии А. А. Искендерова “Тоётоми Хидэёси”, но и этот автор практически ничего не говорит о вооружении корейских войск. К сожалению, единственным источником, откуда массовый читатель мог бы почерпнуть сведения об этой войне, стала посвященная корейской кампании глава из книги западного историка Стивена Тёрнбулла “Самураи. Военная история”, недавно переведенной на русский язык. Данная работа, однако, посвящена истории самурайства, и воспевающий его автор не только занимает пристрастную позицию, но и очень слабо разбирается в собственно корейской специфике: при описании Имджинской войны им просто допущен ряд фактических ошибок.
Поэтому вначале следует познакомить читателя как собственно с ходом войны, так и с особенностями организации корейской армии, а затем мы поговорим о том, что же это такое – корейский воин этого периода.
Корея переживала период “долгого мира”. Прямой внешней угрозы давно не было, а границы государства стабилизировались к ХIV в. В подобной ситуации отсутствие всякой серьезной военной активности порождает иллюзию того, что необходимости в активной и боеспособной армии нет, и воинская традиция останавливается в своем развитии. К сожалению, в Корее эта ситуация была усугублена тем, что, заимствовав из Китая конфуцианские принципы примата гражданского над военным, корейцы не только стали ставить на военные посты гражданских чиновников, из которых лишь некоторые обладали соответствующими талантами, но и начали распро-странять на армию гражданские методы управления, заразив армию всеми пороками бюрократической системы.
Не следует думать, что до этого времени корейская армия не сталкивалась с японцами как с противником. Начиная с XV в., Корея вела активные боевые действия против японских морских пиратов вако. Это были не шайки разбойников, состоящие из нескольких десятков головорезов, а воинские отряды, которые могли насчитывать две-три тысячи человек и углубляться на территорию Кореи на 25–30 км. Немало известных корейских военачальников, в числе которых и Ли Сонге, основатель династии Ли, выдвинулось в борьбе с ними, а в 1389 и 1420 гг. корейский флот даже предпринимал карательные экспедиции на остров Цусима, где располагались основные пиратские базы (Хальберт, том 1, с. 289, 304). Некоторое число “лиц японской национальности” обитало в городах на юге Кореи, а в 1510 г. они даже пытались поднять восстание, после которого корейский двор предпринял по отношению к ним ряд репрессивных мер. И ни во время борьбы с пиратами, ни при подавлении восстания 1510 года корейские солдаты не имели особых проблем при противостоянии японцам.
14-19 числа 4-го месяца 1592 г. японский авангард высадился на южной оконечности Корейского полуострова, захватил ряд приморских крепостей и развернул комбинированное наступление на Сеул несколькими колоннами. Менее чем через неделю в сражении под Чунджу японцы наголову разбили правительственные войска, руководимые генералом Син Ипом, который прославился в боях с чжурчжэнями на северной границе и подавлением крестьянских восстаний.
Опираясь на опыт боев с вако и считая японцев массой дезорганизованной пехоты, над которой вооруженная цепами корейская кавалерия должна была одержать победу, генерал Син решил дать битву на равнине (где корейская кавалерия могла бы проявить свои замечательные боевые качества), вместо того чтобы занять стратегический горный проход и удерживать противника. Такая тактика не учитывала ни более подготовленную японскую конницу , ни японских стрелков из мушкетов, которые быстро заняли господствующие высоты и открыли по корейцам огонь. Армия была наголову разбита, а Син Ип героически погиб, сразив, по японским данным, семнадцать противников.
Практически сразу после этого поражения корейский двор бежал из столицы страны Сеула и запросил помощи у Китая, а уже через три недели после начала военных действий Сеул был захвачен японцами. В конце 6-го – в начале 7-го месяца того же года японцы овладели Пхеньяном, вторым по значению городом Кореи, а в конце осени вышли к корейско-китайской границе. Попутно были разбиты еще две корейских армии. Одна должна была задержать японцев на реке Имджинган, но японцы применили ложное отступление и атаковали врага на переправе. Другая была собрана военачальниками трех южных провинций для освобождения Сеула, но отличалась слабой организованностью. Первый китайский отряд, появившийся в Корее, японцы тоже быстро заманили в ловушку и разгромили.
Темп продвижения армии вторжения в первые месяцы войны составлял 20-25 км в сутки – цифра, очень высокая даже для сегодняшних войн. Причины такого блистательного начала войны объясняются по-разному. Японцы и изучающие по японским источникам Имджинскую войну европейские авторы (в частности, Тёрнбулл) считают причиной побед японцев их более высокую военную организацию, а также мастерство воинов-самураев. Советские и северокорейские историки обращают внимание на “бессилие и гнилость корейских правящих кругов”. Историки Южной Кореи отмечают не столько слабость Кореи, сколько силу Японии, но при этом они “делают культ” из мушкета, считая, что именно массовая оснащенность японцев огнестрельным оружием и была залогом их побед.
Представляется, что в действительности основной причиной такого быстрого продвижения японцев было отсутствие сопротивления. Дело было в некоторых особенностях корейской военной организации: соображения политической стабильности стояли выше обороноспособности страны. Большая часть действующей армии была сосредоточена у столицы, региональные командиры не могли предпринимать самостоятельных действий без команды из центра, а корабли одной флотилии не имели права появляться в водах другой.
Такая модель была ориентирована не столько на способность войск быстро мобилизоваться в критической ситуации, сколько на предотвращение возможного мятежа регионального военачальника. И если противник оказывался способным прорвать или обойти хорошо организованную линию приграничной обороны, перед ним открывались неограниченные возможности.
Помимо этого, страна оказалась не готовой к войне и из-за поразившей общество фракционной борьбы. Незадолго до начала кампании корейское посольство в Японии собрало богатую и достоверную информацию о военных приготовлениях Хидэёси, но принадлежащие к противоборствующим придворным фракциям посол и его заместитель из соображений логики фракционной борьбы прислали отчеты противоположного содержания. Не зная кому верить, двор остановился в нерешительности – и время для подготовки страны к войне было упущено. Достаточно громоздкая корейская бюрократическая машина не успела осуществить должный комплекс приготовлений, а после начала вторжения – быстро и эффективно собрать войска, которые были разбиты японцами по частям.
Кроме того, воинская традиция Кореи, исторически ориентированная на отражение внешней агрессии с Севера (большинство укрепленных районов находилось там), оказалась практически не готова к вторжению с Юга, откуда пришли японцы.
Но блицкриг все-таки не удался. С самого начала в тылу у японских войск оказалась целая провинция Чолла, ворота в которую – стратегически важную крепость Чинджу – японцы смогли взять только в конце 6-го месяца 1593 г., когда судьба первого этапа войны была уже решена. К тому же, в это время армия вторжения вышла в приграничные районы на Севере, где начала вязнуть в укреплениях, возведенных там против вторжения с Севера.
А на захваченной японцами территории начали возникать партизанские отряды Армии Справедливости Ыйбён, и второй эшелон японской армии вместо того, чтобы закрепляться на завоеванных территориях, был вовлечен в долгую и тяжелую антипартизанскую войну. При этом проблема заключалась не только в гористом рельефе Кореи, очень удобном для ведения малой войны, но и в том, что к сопротивлению народа японцы оказались не готовы: японского крестьянина обычно не волновали сражения между даймё, и он никогда не выступал в качестве противостоящей им силы. Хотя средний срок жизни отряда Ыйбён составлял в среднем 2-4 месяца, то есть до первого серьезного столкновения с японцами, они сыграли очень важную роль, не позволив армии вторжения закрепиться на захваченной территории и обеспечить себе тылы.
Наконец, уже с начала 5-го месяца 1592 г., начал действовать корейский флот. Корейские моряки превосходили японских в боевой выучке, корейские корабли имели лучшее артиллерийское вооружение, а два основных преимущества японцев: более высокий уровень мастерства в ближнем бою и оснащение ручным огнестрельным оружием – в условиях морского сражения было очень сложно реализовать. Сказалась и разница в военно-морской доктрине – в Японии военный корабль рассматривался только как платформа для доставки самураев к месту сражения и ставка делалась на абордаж. Между тем, корейцы придерживались китайской тактики морского боя, делающей акцент на уничтожение противника на расстоянии с помощью артиллерии и стрелкового оружия.
К тому же корейским флотом командовал адмирал Ли Сун Син – человек выдающихся военных талантов, под руководством которого корейский флот двигался вдоль берега и методично топил все встреченные им суда, идущие под японским флагом. Учитывая, что в большинстве морских сражений на стороне корейского флота кроме тактического и техническо-го преимуществ было и численное превосходство, к 9-му месяцу 1592 г. от японского флота не осталось и следа. Единственная серьезная попытка японцев сразиться с Ли Сун Cином завершилась в бою у острова Хансан полным провалом: используя тактику, отчасти сходную с примененной в Саламинском сражении в Древней Греции, корейцы охватили, рассекли и уничтожили вражеский флот.
Лишенные из-за перерезанных коммуникаций связи с Японией, сухопутные силы захватчика быстро начали сдавать, и, когда в конце года в Корее появился значительный контингент китайских войск, измотанные японцы стали медленно откатываться на юг. 10-го числа первого месяца 1593 г. линия фронта уже проходила по 38-й параллели, а в четвертом месяце, после длительных попыток взять захваченную войсками Ыйбён стратегически важную горную крепость Хэнджу, находящуюся в двух шагах от Сеула, японцы были вынуждены оставить корейскую столицу. В этих условиях японское командование начало переговоры с китайцами о мире, и до начала 1597 г. в военных действиях наступил длительный перерыв. При этом непосредственные участники переговоров старательно дезинформировали собственное начальство, выдавая желаемое за действительное, а каждая сторона считала, что обманывает другую и выигрывает время для перегруппировки сил и нового удара.
Когда все это вскрылось, начался второй период военных действий, который сперва проходил удачно для японцев. В результате умелых интриг их агентов, усугубленных внутренней грызней между феодальными партиями, Ли Сун Син был снят со своего поста, чуть не казнен и разжалован в рядовые, а его преемник не только не отличался высокими полководческими талантами, но и отменил большинство нововведений адмирала Ли. В результате 16-го числа седьмого месяца 1597 г. корейский флот был практически полностью уничтожен. Однако на сей раз продвижение японцев было сильно затруднено присутствием в Корее значительной китайской армии. Кроме этого, в конце 8-го месяца Ли Сун Сина вернули на пост командующего флотом, и 16-го числа 9-го месяца 1597 г. он совершил невозможное, всего 12-ю оставшимися кораблями снова разбив японский флот.
Без поддержки с моря наступление японцев на суше снова захлебнулось. Армия вторжения заняла глухую оборону в
укрепленных лагерях. И, когда главный вдохновитель Имджинской войны Тоётоми Хидэёси умер в 8-м месяце 1598 г., никто больше не давил на командование армии вторжения сверху. Несколько проигранных битв на суше усугубили ситуацию, и японцы начали эвакуацию.
Последнее сражение войны состоялось в 11-м месяце 1598 г., когда корейско-китайский флот перехватил прорывающую-ся домой японскую армию. Битва была выиграна корейцами, однако в ходе сражения Ли Сун Син был смертельно ранен.
К сожалению, победу в войне связали преимущественно с помощью со стороны Китая, и эффективных контрмер против принципиально нового типа вторжения, продемонстрированного Японией, выработано не было, что, возможно, и сыграло свою негативную роль во время насильственного открытия страны четыре века спустя.
Организация корейской армии
Корейская армия комплектовалась на основе всеобщей воинской повинности (реестровых списков), которая рассматривалась крестьянами как одна из многочисленных повинностей среди многих прочих. И относились к ней как к повинности, тем более что солдат часто использовали не для несения военной службы, а на общественных работах. Статус солдата был невысоким, а армия – достаточно многочисленной, но плоховооруженной и малобоеспособной. В 1537 г. практика откупа от службы в армии была узаконена и превращена в военный налог (кунпхо), введение которого привело к тому, что армия стала страдать от недоукомплектованности и большого числа “мертвых душ”.
Попытки создать элитные части из профессиональных вои-нов периодически предпринимались (чаще – в ответ на требования времени), но были безуспешными, так как шли вразрез со спецификой структуры армии как части бюрократической системы, для которой характерно наличие большого числа солдат, рассредоточенных по всей стране и выполнявших как военные, так и полицейские функции. Армия была ориентирована, в основном, на роль внутренних войск, и, как правило, оказывалась не готовой к вторжению больших профессиональных армий врага.
Основным типом солдата был пеший лучник или копейщик, часто лишенный защитного снаряжения. Офицерский корпус состоял из военных чиновников. Военный чиновник был вооружен несколькими видами оружия и, как правило, имел защитное снаряжение.
Дело в том, что подход к организации армии на базе военного сословия или похожей социальной группы, характерный для большинства земледельческих обществ, где функция обороны страны ложится на плечи военного сословия (рыцарей, самураев и т. п.), в Корее был постепенно вытеснен чиновным или бюрократическим. Для поступления на военную службу требовалось сдавать экзамены, в программу которых входили стрельба из лука, верховая езда и знание китайских трактатов по стратегии. Однако военный комплекс подготовки воспитывал из офицера не командира, способного управлять солдатами, а высококлассного индивидуального бойца. Что же до знания трактатов, то на первое место выдвигалась не способность творчески применять их наставления, а просто знание их наизусть и умение к месту привести нужную цитату из них. Кроме того, на экзаменах царил культ “полезных знакомств” и связанные с ним протекции.
Основным оружием корейского воина, как пехотинца, так и всадника, считался лук. В отличие от японского, корейский лук был составным композитным (при изготовлении его использовался китовый ус или воловий рог), натягивался “монгольским способом” и превосходил японский дайкю (несмотря на большие размеры последнего) как по дальнобойности, так и по убойной силе. Бамбуковая стрела, выпущенная из такого лука, летела на 180 метров (металлическая, как утверждают, на 560) и была способна поражать мишени. Для сравнения: известные состязания в буддийском Храме Тридцати Трех Пролетов включали в себя не стрельбу по мишеням, а заключались в том, что при выстреле по настильной траектории стрела должна была просто коснуться занавеса на противоположном конце галереи, длина которой была 140 м. Корейские луки ХVI-ХVII вв., присутствующие как в Музее Корейской военной академии в Сеуле, так и в Музее антропологии и этнографии в Санкт-Петербурге, имеют длину от 127,5 до 187 см. Длина стрел, изготовляемых в основном из бамбука, составляла в среднем около метра, и на них часто укреплялся дополнительный зажигательный снаряд.
Стрельба из лука с VII века была одним из любимых развлечений аристократов, и, когда в дневниках Ли Сун Сина мы встречаем упоминания о военных учениях, в 90% речь идет о стрельбе. Тенденция предпочитать метательное оружие оружию ближнего боя или, иначе говоря, стрельбу рубке, была одним из характерных элементов корейской стратегии начиная с раннего Средневековья. Кстати, на современных Олимпийских играх корейские лучники завоевывают подавляющее большинство медалей.
То, что корейский народ все-таки более или менее сохранил свою традицию стрельбы из лука, было связано и с отсутствием у корейской армии мушкетного вооружения. Против корейских доспехов мушкетная пуля не имела значительного преимущества перед стрелой. Кроме того, лук отличается большей скорострельностью, а в условиях сражения на море фитильное ружье значительно чаще отказывает из-за ветра и сырости.
К тому же не следует думать, что раз корейская армия не была оснащена ружьями европейского образца, значит, корейцы не имели достаточного представления об огнестрельном оружии, применение которого японцами произвело ужасный психологический эффект. Известно, что первые учебные артиллерийские стрельбы состоялись в Корее в 1356 г., еще в период Корё, а в 1377 г. был создан Департамент пороховой артиллерии. Начиная с ХIV в., в Корее было создано несколько трудов, посвященных технике изготовления и применения пушек, а также процессу изготовления черного пороха. Первый корабль, оснащенный артиллерийским вооружением, был построен в 1389 г. и предназначался для борьбы с вако. По уровню насыщенности войск артиллерией и разработанности этого вида вооружения на момент начала Имджинской войны Корея даже превосходила Японию, а в ходе войны против агрессоров был применен целый ряд интересных инноваций, включая ракетометы, “огненные колесницы”, системы залпового огня и др. Среди разнообразных видов этого огнестрельного оружия было и малокалиберное, аналогичное ружьям, но солдатская масса предпочитала лук.
Как и огнестрельное оружие, арбалет был не очень популярен, хотя встречались и крайне интересные его экземпляры наподобие магазинного арбалета, устроенного таким образом, что он одновременно выстреливал 3 небольших болта. Насколько эффективным было это оружие – другой вопрос. К сожалению, в большинстве музеев, в которых мне удалось побывать, приведены не столько сохранившиеся аутентичные средневековые арбалеты, сколько их современные реконструкции, выполненные по рисункам из корейских трактатов по военной технике, в частности, из “Хунгук Синджо Киге Тосоль” (прибл. “Иллюстрированные технические средства для обороны Края”). Правда, эта книга была написана уже в 1831 г. на базе предшествующих ей источников.
Вторым после лука оружием пехотинца было древковое оружие – копье, хотя широко применялся не только классический его вариант, но и трезубец, который по корейской терминологии обычно считают копьем с дополнительными элементами. Судя по размерам трезубца, представленного в музее военной академии и имеющего общую длину 216 см (из них боевая часть – 25), это оружие относительно пригодно для строевого боя, хотя не столько для протыкающего укола (центральный зубец не очень сильно выдается вперед, а боковые разведены в стороны), сколько для удерживания противника на расстоянии. Наконечник обычного копья прямой, ромбовидный в сечении и имеет ограничительное кольцо на древке. Ниже наконечника часто располагались кисть или флажок.
Следующим по распространенности древковым оружием был “большой меч” – длинное изогнутое лезвие, насаженное на древко (у нас его часто называют бердышом или алебардой, хотя оно ближе к европейской глефе или русской совне). В Корее это оружие китайского происхождения применялось как против всадников, так и самими всадниками, и встречалось в двух вариантах: хёпто и вольдо. Хёпто (меч мужества) имел более длинное лезвие, напоминающее лезвие нагинаты, и чуть более короткую рукоять, часто длиной 90-100 см. Длина лезвия хёпто, обломок которого имеется в музее военной академии, – 66 см. Вольдо был шире и имел на обухе дополнительное расширение, углом которого можно было отводить вражеские удары. Длина лезвия вольдо обычно – 58,5 см, ширина – 9 см. Вне боя на лезвие алебарды надевался деревянный футляр.
Характерной особенностью корейской традиции того времени был выбор цепа как оружия всадников. В несокрушимость его корейцы очень верили, и сбивание цепом определенного числа искусственных голов входило в программу экзаменов корейского военного чиновника (Hulbert, vol. 1, p. 358.). Боевая часть корейского цепа составляла обычно 40-50 см и оковывалась железом как на боевом конце, где имелись выступы, так и со стороны соединительного звена, крепившегося к рукояти при помощи пары металлических колец, а длина рукояти позволяла работать им с коня как двумя, так и одной рукой. Такой цеп есть “оружие одного удара” – технике владения им обучить достаточно просто, изготовление дешево, а попадание гарантированно выводит противника из строя. Однако в сражении между всадниками он уступает мечу или копью.
Цеп, однако, не был единственным оружием всадников. На картинах, (правда, позднейшего времени), изображающих операции корейцев против чжурчжэней, можно увидеть большие массы конницы, вооруженной трезубцами или различными типами алебарды. Всадников с луком крайне мало. Зато встречаются бойцы, вооруженные двумя мечами и даже (на рисунке не совсем понятно, так ли это) – с мечом в правой руке и пикой – в левой.
Особое внимание я хотел бы уделить корейскому мечу. Дело в том, что в ряде работ западных авторов широко эксплуатируется миф о “коротких корейских мечах, представлявших собой практически обоюдоострые колющие кинжалы” и абсолютно жалких по сравнению с японскими клинками. Миф этот впервые появился в исследованиях Тёрнбулла (с. 297), а затем, к сожалению, разошелся по европейским исследованиям по Корее. Я хотел бы его опровергнуть.
В музейных коллекциях сохранилось относительно большое число корейских мечей времен Имджинской войны. Стандартизированной формы меча нет, и изогнутый клинок типа катаны соседствует с прямым обоюдоострым мечом, аналогичным китайскому цзяню, причем в некоторых случаях такой прямой клинок сочетается с длинной рукоятью и маленькой круглой гардой, характерной для катаны. Так, например, выглядит меч соратника Ли Сун Сина, адмирала Ли Ок Ки. Но все эти мечи достаточно длинные (от 82 до 92 см, из которых 22,6 см приходится на рукоять) и, судя по их размерам и форме, более удобны для нанесения рубящих, чем колющих, ударов. Так, вышеупомянутый обоюдоострый клинок XVI в., принадлежащий адмиралу Ли Ок Ки и, судя по виду клинка, бывший его рабочим, а не церемониальным оружием, имеет длину клинка 69,2 см. Только самый короткий из них (погом) имеет общую длину 82 см, из которых 59 составляет лезвие. Им действительно можно и рубить, и колоть.
Если же речь идет о том типе прямого обоюдоострого меча, который известен под названием ингом и упоминается в работе Бутса, то имеющиеся в Музее Корейской военной академии образцы этого оружия XVI-XVII вв. имеют общую длину от 115,6 до 134,4 см при ширине клинка в 5-6 см, являясь достаточно грозным оружием, которое держали преимущественно двумя руками, и “жалким” его назвать сложно (Collection..., p. 19).
Изогнутый клинок встречается значительно чаще прямого. Традиционная форма корейского меча сложилась к ХII в., и от катаны она отличается не столько внешним видом, сколько качеством выделки и некоторыми деталями оформления. Это хорошо видно на приведенной в той же книге Тёрнбулла в качестве иллюстрации ксилографии, где японцы атакуют убегающее корейское войско, ибо последнее вооружено мечами, не уступающими японским по длине и имеющими ту же форму (с.313). Более короткие клинки для ближнего боя имеют общую длину от 60 до 85 см, в то время как клинки индивидуальных бойцов (командиров) имеют рукоять длиной 30 см и лезвие длиной около 1 м. Длина меча часто определялась не столько функциональностью, сколько рангом владельца: чем выше ранг, тем длиннее меч, и основной тип памятника полководцу в Южной Корее – генерал, опирающийся на такой клинок.
Средняя длина корейского меча для ближнего боя и в самом деле короче катаны, но не настолько, чтобы эти 5-10 см клинка обеспечивали владельцу японского оружия абсолютное преимущество. Более того, рубящее длинноклинковое оружие требует наличия свободного пространства для манипулирования им, что в условиях группового боя отнюдь не всегда возможно. В свалке массовой битвы, когда сражение часто превращается в резню, короткий клинок может оказаться удобнее, а для боя на удлинённой дистанции уместнее использовать копье.
Интересно то, что в музейных экспозициях оружия корейской армии достаточно широко представлено и ударное оружие. Возможно, это связано с тем, что армия в Корее выполняла и полицейские функции, и ударное оружие могло использоваться для взятия пленников живьем. Дубинки были деревянные или цельнометаллические длиной от 31 до 68 см. Некоторые имеют форму булавы с шарообразным навершием, некоторые напоминают формой меч, но имеют в поперечнике 4 или 6 граней. У цельнометаллических вариантов может быть острый конец.
Теперь о доспехах, которые в ранних переводах на русский язык северокорейских книг ошибочно именовались кольчугами. Наиболее часто в корейской армии использовались так называемые бригантинные доспехи, в которых металлические пластинки или чешуйки крепились изнутри к кожаной или тканевой основе с помощью металлических заклепок. Защитное вооружение такого типа неплохо держит атаку ударного оружия и колющие удары. Данный тип доспехов широко представлен в музейных коллекциях как в России, в музее антропологии и этнографии (МАЭ) в Санкт-Петербурге, так и за рубежом, в том числе в музее Корейской армии в Сеуле. Доспехи из металлических пластин назывались, в основном, капчу, из кожаных – пхигап. Этот же тип доспехов можно увидеть на рисунках трактата “Муе тобо тхонджи”, демонстрирующих комплекс приемов работы с оружием для всадника.
Корейские доспехи имеют форму халата различной длины с широкими рукавами до локтя. Рукава часто оторочены мехом. Металлические, реже кожаные, пластины прямоугольной или квадратной формы крепятся к ним изнутри металлическими за-клепками, шляпки которых выступают снаружи, придавая доспехам характерный вид. Кроме заклепок поверх доспехов иногда накладывают наплечники, имеющие форму узкой металлической полосы, располагающейся подобно погонам и часто выполненной в виде дракона. Иногда поверх “халата” надевалась безрукавка, представляющая собой чешуйчатые или ламеллярные доспехи. По структуре такие доспехи родственны монгольским стеганым доспехам типа хатангу дегель, которые тоже имели форму халата, укрепленного металлическими пластинами.
По доспехам, изображенным в “Муе тобо тхонджи”, относительно четко можно представить себе снаряжение всадника, вооруженного луком со стрелами, мечом и одним из видов древкового оружия. На нем описанные выше доспехи, перехваченные в талии широким поясом, и шлем. Ноги бойца защищены двумя полотнищами “укрепленной ткани”, которые, по-видимому, подвязываются на талию под халат, подобно латной юбке, и прикрывают ноги всадника примерно до середины икры.
В более позднее время начали применяться мёнгап – набивные доспехи из хлопка, которые фактически представляли собой толстую двухслойную расширяющуюся книзу безрукавку с застежкой на левом плече и левом боку.
Шлем корейского воина был чаще кожаным, а не цельнометаллическим. Из металла обычно делали каркас, навершие и козырек. Наушники и назатыльник выполняли, как и доспехи, на тканевой основе, к которой заклепками крепились усиливающие элементы.
Доспехи и шлемы хранились в специальных ящиках. Естественно, под шлем и под доспехи надевались подшлемник и поддоспешник из плотной ткани. Из нее же выполнялись наручи, которые прикрывали тыльную сторону ладони, костяшки четырех пальцев и весь большой палец.
Бригантина корейцев является более продвинутым типом доспехов, чем чешуйчатые китайские, и предохраняет от меча или стрелы, пожалуй, не хуже японских.
К сожалению, в ситуации, когда армия превратилась в силу, ориентированную не столько на отражение внешней угрозы, сколько на парадные или полицейские функции, доспехи становятся привилегией офицеров.
Японская же армия (особенно ее рядовой состав) была лучше оснащена защитным вооружением, ибо большая часть корейских пехотинцев вообще не имела никаких доспехов, а часто – даже второго, дополнительного, оружия.
Щиты употреблялись исключительно ростовые, а не ручные, и служили, главным образом, как полевые прикрытия для стрелков.
Каждая война – это взаимодействие различных воинских традиций, отражающих как вооружение и военную технику, так и военную организацию и особенности военного искусства каждой из сторон. В этом отношении очень интересно в заключение остановиться на взаимодействии во время Имджинской войны двух воинских традиций – японской и корейской, тем более что для японской армии это была, собственно, первая попытка продемонстрировать свою мощь за пределами родных островов. Японская в то время была лучшей в Азии, если не во всем мире, по уровню индивидуальной подготовки воина-самурая. Это была хорошо организованная и обученная армия, оснащенная огнестрельным оружием и руководимая полководцами высокой личной храбрости и тактического мастерства. Однако потерпев ряд сокрушительных поражений на первом этапе войны, корейская военная система сумела выработать эффективные контрмеры против нее, в результате чего применять сильные стороны японской системы организации и ведения боевых действий во время Имджинской войны стало значительно сложнее. Рельеф местности и тактика корейской армии способствовали ведению малой войны, к которой японцы оказались не готовы, и хотя большинство крупных полевых сражений было выиграно японцами, общего хода войны это не изменило. Корейская стратегия активной обороны в городах продемонстрировала свое преимущество перед осадной техникой японцев, которые достаточно поздно включили в свои военные действия серьезную осаду укрепленных каменных замков с применением не только штурма или блокады. Это видно хотя бы по тому, что такие методы осады, как создание виней или сооружение насыпи, которые историки описывают как смелые изобретения японских полководцев, являются достаточно классическими примерами осадной техники как Европы, так и средневекового Китая. Для корейцев, переживших в свое время монгольское нашествие, техника эта отнюдь не была новинкой. Зато корейцы хорошо использовали такие слабые места японской системы, как флот или более слабая оснащенность артиллерией, в то время как наличие у японцев мушкетов решающей роли не сыграло. В отличие от японского, предпочитающего вести бой на дистанции клинкового оружия, корейский способ ведения боя – ведение его на дистанции полета стрелы, что в условиях осады крепостей и морского боя оказывалось значительно более выгодным, чем стремление японцев сблизиться для рукопашной.
Корейская воинская традиция оказалась гораздо более гибкой и в промежутке между двумя периодами войны успела осуществить больший комплекс инноваций, чем японская. Были сформированы воинские части нового типа, созданные по принципу разделения по профессиональному оружию: подразделения лучников, стрелков и бойцов ближнего боя. Была предпринята попытка перевооружить элитные части по японскому образцу катанами и т. д. Вследствие этого корейская армия оказалась значительно лучше подготовлена к противостоянию японской на втором этапе войны, в ходе которого японцы добились значительно меньших успехов.
Интересно, что взаимодействие двух традиций происходило как бы независимо от воли командиров. Корейский “генеральный штаб” не разрабатывал специальные планы, рассчитанные на заманивание японцев на свою территорию с последующим подрезанием врагу коммуникаций с помощью Ыйбён и флота, с одновременным привлечением внешней помощи, но весь ход войны сложился так, что корейская воинская традиция сама “выбрала” наилучший вариант противостояния японской.
|
|
