§1. КОНСИЛИУМ

New Topic  |  Go to Top  |  Go to Topic  |  Search  |  Log In

Newer Topic  |  Older Topic

Русский бог (buch) Николай

Author: dist (83.102.161.---) Date:   11-18-04 19:21 Конрад Буссов: А ведь если бы московиты не побоялись уйти к чужим народам, они с женами и детьми могли бы в этой продолжительной войне спасти и сохранить свою жизнь и свое имущество, но они этого не сделали, а претерпели все, что им определил их бог (Buch) Николай. ____________________________ Так как, однако Федору Ивановичу, человеку весьма благочестивому и на их московитский лад богобоязненному, больше было дела до своих лжебогов, чем до правления, и так как он больше любил ходить к Николе и к Пречистой, чем к своим советникам (Senatorn) в Думу (Rathstube) ____________________________ Он призвал всех собравшихся возблагодарить бога за этого государя и служить ему верою, так как он прирожденный наследник и сын Ивана Васильевича, затем вытащил из-за пазухи свой литой крест с изображением Николая, приложился к нему и поклялся, что Димитрий прирожденный наследник и сын Ивана Васильевича; он, Бельский, укрывал его на своей груди до сего дня, а теперь снова возвращает им, и пусть они любят его, почитают и уважают. _____________________________ Крестное целование - это целование креста с Николой! _____________________________ Но как только слух об его намерении дошел до татарского рубежа и об этом узнал татарский царь Kayser (как их там называют), он покинул свой главный город Азов и ушел в степи. А вот Цезарь (Кесарь = Kayser) - Xen почему-то не верил. _____________________________ 12 мая в народе стали открыто говорить, что царь—поганый (ein Pagan), он не ходит больше в церковь так часто, как раньше, живет, во всем придерживаясь чужеземных церемоний и обычаев, жрет нечистую пищу, в церковь ходит не помывшись, не кладет поклонов перед святым Николаем, и хотя с первого дня свадьбы до сегодняшнего дня каждое утро приготовляется баня, он со своей языческой царицей еще не мылся. Вот так, нехристь, богу-Николе не поклоняется. ______________________________ Тогда поляки запросили мира при условии, что московиты поклянутся не посягать на их жизнь и имущество. Московиты поклялись своим Николаем и распятием. Итак, на распятии распят Никола, русский Бог. ________________________________ Разговорились с ним об убитом Димитрии и после долгой беседы попросили его совершенно доверительно открыть нам, что он думает об убитом государе, сын ли он старого царя или нет, и сказали еще, что мы ни одному человеку не передадим. Он встал, трижды перекрестился на своего Николая и сказал: __________________________________ И это только один Буссов! Старую веру огнем и мечом ликвидировал Петр Первый, запретивший московитам носит чалму и халаты. В 1733 г. был введен иезуитский крестный ход. Старая вера была уничтожена. Не путать с лубочными старообрядцами 20 века, сфальсифицировавшими все и вся. Включая пресловутый стоглавый собор. Но вера народа в Николу не умерла и в 21 веке. Черного кобеля не отмоешь добела. Вот иезуиты и не смогли.

Николай=айлакх обратно

Author: papa (---.neolink.ru) Date:   11-18-04 21:31 Алахом здесь не пахнет случаем?

Re: Не знаю, как Аллах :)

Author: sezam (62.85.106.---) Date:   11-18-04 21:39 но вот ЭЛОХИМОМ точно пахнет Элохим - Михолэ. Тем более, что: - пишут нав иврите срава налево - по утверждению знающих людей, Элохим и Аллах - две не просто большие разницы, но и вовсе ничего общего. Я в этом всегда сомневался. Но может так и есть? Может Элохим - это случайно перевернутый Мыкола?

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: MAXHO (---.client.comcast.net) Date:   11-18-04 23:14 dist, Так на распятии так и сказано -- ИС ХС НИКА.... Помазанник Никола. Ведь полностью писать нельзя

Боги и Пророки

Author: Алексей Жариков (---.ipt.aol.com) Date:   11-19-04 05:30 Все они - Иисус, Моисей, Магомет, Будда, Николай, Георгий, Илья - пророк, даже Ходжа Насреддин, похожи друг на друга, как капли воды. И истории о них о всех, в терминах Носовского и Фоменко, имеют ярко выраженные параллели. Даже если это на самом деле когда - то были совершенно разные люди, теперь они все слились воедино, как, собственно, вся История до Смуты. Как сказал бы Пелевин, от всех этих отражений осталась только идея о "главном народном герое - боге". Так что совершенно неважно, как этого народного бога называли - Николаем или Иисусом - суть веры от этого совершенно не менялась.

Re: Боги и Пророки

Author: Дедок (193.16.208.---) Date:   11-19-04 07:00 Сюда можно кстати вставить Николай-Михаил- Никола-Микола. Или это чего-то не то ?

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: Cagor (---.dialup.mtu-net.ru) Date:   11-19-04 09:01 Дедок написал: > Сюда можно кстати вставить Николай-Михаил- Никола-Микола Сразу приходит на память Былина о Михайле Потыке, прямом прообразе Иисуса Христа, Распятом и Воскресшем на третий день и т.д. Привожу полный текст этой былины: Михайло Потык Былина «Михайло Потык», записанная в 1871 году А. Ф. Гильфердингом от выдающегося пудожского сказителя Никифора Прохорова, одна из самых больших по объему в русском эпосе. В публикуемом варианте она достигает 1129 стихотворных строк, а в варианте А. М. Пашковой еще больше —1140. И одновременно —это самая сложная былина русского эпоса, как по своему содержанию, так и по композиционному построению, многоплановости сюжета, сочетанию элементов героических со сказочными, фантастическими, новеллистическими. Так же как и былина о Волхе Всеславьевиче, рассказ о Михаила Потыке «введен» в Киевский цикл, среди его действующих лиц — Илья Муромец и Добрыня Никитич. Но сам образ Потыка, как и Марьи лебеди белой, безусловно, древнее их, уходит корнями во времена языче-ские. Вопрос о происхождении этой былины затраги-вался почти во всех исследованиях, и каждый исследователь (Ф. И. Буслаев, О. Ф. Миллер, А. Н. Веселовский, В. Ф. Миллер, Г. Н. Потанин, Б. М. Соколов, В. Я. Пропп и другие) выдвигал свою версию, соответствующим образом аргументированную. В данном же случае обратим внимание прежде всего на заповедь великую, которую дают друг другу Михаила Потык и Марья лебедь белая: если кто из них наперёд умрет, то должен будет идти во матушку сыру-землю на три году с тыим со телом со мертвыим. Именно эта заповедь —не что иное, как древнейший языческий обычай, по которому муж и жена не расставались и после смерти. И былинный сюжет последовательно развертывается таким образом, что Михайло Потык сдерживает заповедь—идет вслед за Марьей во сыру землю и выходит оттуда, оживляя ее. Но в дальнейшем Марья (вполне возможно, как предполагает Т. А. Новичкова, — Морена, воплощение смерти) пытается расправиться с мужем, закопать его во сыру землю, Б. А. Рыбаков, проанализировав былинные описания захоронений Михайло Потыка и Марьи, при-шел к выводу, что они полностью сходятся с археологическими реалиями: яма-погреб, клеть, домовина, бревенчатый накат, двое погребенных, оседланный и взнузданный конь, «сбруя ратная», посуда с пищей и питьем (См.: Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 393—411). Древнейшие корни сюжета исследует и Д. М. Балашов, относя былину ко временам скифов и сарматов, их соприкосновения с праславянами. «Брак Потыка с Марьей лебедью белой, — отмечает он, — отражает столкновение славян со скифо-сарматским миром, где брачный союз славян со «степью» таит в себе опасность гибели— поглощения героя». И далее развивает свою мысль: «В добывании Потыком жены и споре с нею отразилось общенародное (племенное) столкновение славян со степными ирано-язычными народами, некогда подчинившими их своей власти или—включавшими праславян в свой культурный ареал, порыв возникающего народа к духовному высвобождению из-под гнета чужих обычаев, героический пересмотр неравноправного союза». Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. 4-е изд. Т. 1. №52. А й старый казак он Илья Муромец, А говорит Ильюша таково слово: —Да ай же, мои братьица крестовый, Крёстовыи-то братьица названый, А молодой Михайло Потык сын Иванович, Молодой Добрынюшка Микитинич. А едь-ко ты, Добрыня, за синё море, Кори-тко ты языки там неверный, Прибавляй земельки святорусский. А ты-то едь ещё, Михайлушка, Ко тыи ко корбы ко темный, Ко тыи ко грязи ко черный. Кори ты там языки все неверный, Прибавляй земельки святорусский. А я-то видь старик да постарше вас, Поеду я во далечо еще во чисто поле, Корить-то я языки там неверный, Стану прибавлять земельки святорусскии.— Как тут-то молодцы да поразъехались. Добрынюшка уехал за синё море, Михаила ён уехал ко корбы ко темный, А ко тыи ко грязи ко черный, К царю он к Вахрамею к Вахрамееву; Ильюшинька уехал во чисто поле, Корить-то там языки всё неверный А прибавлять земельки святорусский. Приехал тут Михайло сын Иванов-он А на тоё на далечо на чисто поле, Роздёрнул тут Михайлушка свой бел шатёр, А бел шатёр еще белополотняной. Тут-то он, Михайлушка, раздумался: — Не честь-то мне хвала молодецкая Ехать молодцу мне-ка томному, А томному молодцу мне голодному; А лучше молодец я поем попью.— Как тут-то ведь Михаила сын Иванович Поел, попил Михайлушка, покушал он, Сам он молодец тут да спать-то лёг. Как у того царя Вахрамея Вахрамеева А была-жила там да любезна дочь, А тая эта Марья лебедь белая. Взимала она трубоньку подзорнюю, Выходит что, на выходы высокий, А смотрит как во трубоньку подзорную Во далечо она во чисто поле; Углядела, усмотрела во чистом поли, Стоит-то там шатёр белополотняный, Стоит там шатёр ещё смахнется, Стоит шатер там еще размахнется, Стоит шатёр еще ведь уж сойдется, Стоит шатёр там еще розойдется. Как смотрит эта Марья лебедь белая, А смотрит что она, еще думу думает: — А это есте зде да русьский богатырь же.— Как бросила тут трубоньку подзорнюю, Приходит тут ко родному ко батюшку: — Да ай же ты, да мой родной батюшко, А царь ты, Вахрамей Вахрамеевич! А дал ты мне прощенья-благословленьица Летать-то мне по тихиим заводям, А по тым по зеленыим по затресьям, А белой лебедью три году. А там я налеталась, нагулялася, Еще ведь я наволеваласе, По тыим по тихиим по заводям, А по тым по зеленыим по затресьям. А нуньчу ведь ты да позволь-ко мне А друго ты еще мне-ка три году Ходить гулять-то во далечем мни во чистом поли, А красной мне гулять еще девушкой.— Как он опять на то ей ответ держит: — Да ах же ты, да Марья лебедь белая, Ай же ты, да дочка-та царская мудрёная! Когда плавала по тихиим по заводям, По тым по зеленыим по затресьям, А белой ты лебёдушкой три году,— Ходи же ты гуляй красной девушкой А друго-то еще три да три году, А тожно тут я тебя замуж отдам.— Как тут она ещё поворотиласе, Батюшку она да поклониласе. Как батюшко да давает ей нянек-мамок тых, Ах тых ли этых верныих служаночек. Как тут она пошла красна девушка Во далечо она во чисто поле, Скорым-скоро, скоро до скорёшенько, Не могут за ней там гнаться няньки ты, Не могут за ней гнаться служаночки. Как смотрит тут она красна девушка, А няньки эты все да оставаются, Как говорит она тут таково слово: — Да ай же вы мои ли, вы нянюшки! А вы назад топерь воротитесь-ко, Не нагоняться вам со мной красной девушкой.— Как нянюшки ведь ей поклонилися, Назад оны обратно воротилися. Как этая тут Марья лебедь белая, Выходит тут она ко белу шатру, Как у того шатра белополотняна Стоит-то тут, увидал ю добрый конь, Как начал ржать да еще копьём-то мять Во матушку-ту во сыру-землю. А стала мать-земелюшка продрагивать. Как ото сну богатырь пробуждается, На улицу он сам дометается, Выскакал он в тонких белых чулочках без чоботов, В тонкии белыи рубашки без пояса. Смотрит тут Михаиле на вси стороны, А некого он не наглядел тут был. Как говорит коню таково слово: —Да ай ты, волчья сыть, травяной мешок! А что же ржешь ты да копьём-то мнешь А во тую во матушку сыру-землю, Тревожишь ты русийского богатыря? — Как взглянет на другую шатра еще другу сторону, Ажно там-то ведь стоит красна девушка, Как тут-то он, Михайлушка, подскакивал, А хочет целовать, миловать-то ю, Как тут ёна ёму воспроговорит: — Ай же ты, удалой доброй молодец! Не знаю я теби да ни имени, Не знаю я теби ни изотчины, А царь ли ты есте, ли царевич был, Король ли ты да королевич есть? Столько знаю да ты русской-то богатырь здесь. А не целуй меня красной девушки, А у меня уста были поганыи, А есть-то ведь уж веры я не вашии, Не вашей-то ведь веры есть, поганая. А лучше-то возьми ты меня к себе еще, Ты возьми, сади на добра коня, А ты вези меня да во Киев-град, А проведи во веру во крещеную, А тожно ты возьми-тко меня за себя замуж.— Как тут-то ведь Михаила сын Иванов был Садил он-то к себе на добра коня, Повез-то ведь уж ю тут во Киев-град. А привозил Михайлушка во Киев-град, А проводил во веру во крещеную, А приняли оны тут златы венцы, Как клали оны заповедь великую: Который-то у их да наперёд умрет, Тому итти во матушку сыру-землю на три году С тыим со телом со мертвыим. Ино оны ведь стали жить-то быть, Жить-то быть да семью сводить, Как стали-то они детей наживать. Да тут затым князь тот стольнё-киевской Как сделал он задернул свой почестный пир Для князей-бояр да для киевских, А для русийских всих могучих богатырёв. Как вси-то оны на пир собираются, А вси тут на пиру наедаются, А вси тут на пиру напиваются, Стали все оны там пьянёшеньки, А стали все оны веселёшеньки, Стало красно солнышко при вечери, Да почестней пир, братцы, при весели. Как тут-то ведь не ясный соколы Во чистом поли еще разлеталися, Так русийские могучие богатыри В одно место съежалися А на тот-то на тот на почестней пир. Ильюшенька приехал из чиста поля, Хвастает Ильюшенька, спроговорит: — А был-то я еще во чистом поли, Корил-то я языки все неверный, А прибавлял земельки святорусский.— Как хвастает-то тут Добрынюшка: — А был-то я за славным за синим морем, Корил там я языки все неверный, А прибавлял земельки святорусский.— Как ино что Михайлушки да чим буде повыхвастать, Сидит-то тут Михайло думу думает: — Как я, у меня нуньчу, у молодца Получена стольки есть молода жена. Безумной-от как хвастат молодой женой, А умной-от как хвастат старой матушкой.— Как тут-то он, Михайлушка, повыдумал: — Как был-то я у корбы у темный А у тыи у грязи я у черный, А у того царя Вахрамея Вахрамеева. Корил-то я языкушки неверный, А прибавлял земельки святорусский. Еще-то я с царём там во другиих Играл-то я во доски там во шахматны А в дороги тавлеи золоченый; Как я с его еще там повыиграл Бессчётной-то еще-то золотой казны А сорок-то телег я ордынскиих. Повёз-то я казну да во Киев-град, Как отвозил я ю на чисто поле, Как оси-ты тележный железны подломилисе, Копал-то тут я погребы глубокий, Спустил казну во погребы глубокий.— На ту пору еще, на то времечко Из Киева тут дань поспросиласе К царю тут к Вахрамею к Вахрамееву, За двенадцать лет за прошлый годы что за нунешний. Как князи тут-то киевски, вси бояра А тот ли этот князь стольнё-киевской Как говорит, промолвит таково слово: — Да ай же вы, бояра вы мои все киевски, Русийски всё могучий богатыри! Когда нунь у Михайлушка казна еще Повыиграна с царя с Вахрамея Вахрамеева, Дак нунечку еще да топеречку Из Киева нунь дань поспросиласе Царю тут Вахрамею Вахрамееву,— Пошлем-то мы его да туды-ка-ва Отдать назад бессчётна золота казна, А за двенадцать лет за прошлый годы что за нунешний.— Накинули тут службу великую А на того Михайлу на Потыка Вси князи тут бояра киевски, Вси русийскии могучии богатыри. Как тут-то ведь Михаила отряжается, Как тут-то он, Михаила, снаряжается, Опять назад ко корбы ко темныи А ко тыи ко грязи ко черныи К царю ён к Вахрамею Вахрамееву, А ехал он туды да три месяца. Как приезжал он тут во царство-то К царю ён к Вахрамею Вахрамееву, А заезжал на его да на широк двор, А становил он добра коня ведь середь широка двора, Ко тому столбу ко тоценому, А привязал к кольцу к золоценому. Насыпал коню он пшен белояровой, Сам он шол ведь тут по новым сеням, А заходил в полату во царскую К царю ён к Вахрамею Вахрамееву. Как скоро он, Михайлушка, доклад держал, Клонится Михайло на вси стороны, А клонится на четыре сторонушки, Царю да Вахрамею в особину: — Здравствуй, царь ты Вахрамей Вахрамеевич! — — Ах здравствуй-ко, удалый доброй молодец! Не знаю я тебе да не имени, Не знаю я тебе не изотчины. А царь ли ты ведь есть, ли царевич зде, Ли король, ли ты королевич есть, Али с тиха Дону ты донской казак. Аль грозной есть посол ляховитскии, Аль старый казак ты Илья Муромец? Как говорит Михаила таково слово: — Не царь-то ведь уж я, не царевич есть, А не король-то я, не королевич есть, Не из тиха Дону не донской казак, Не грозной я посол ляховитскии был, Не стары я казак Илья Муромец. А есть-то я из города из Киева. Молодой Михайла Потык сын Иванович.— — Зачим же ты, Михаила, заезжал сюда? — — Зашол-то я сюда, заезжал к тебе, А царь ты Вахрамей Вахрамеевич, А я слыхал — скажут ты охвоч играть Да в доски-ты шахматны, А в дороги тавлеи золоченый, А я-то ведь еще уж также бы. Поиграем-ко во доски мы шахматны, В дороги тавлеи золоченый. Да ах же ты, царь Вахрамей Вахрамеевич! Насыпь-ко ты да бессчетной золотой казны А сорок-то телег да ордынскиих.— Как ино тут Михайлушко спроговорит: — Ах ты, царь же Вахрамей Вахрамеевич! А бью я о головки молодецкии, Как я теби буду служить да слугою верною А сорок-то годов тебе с годичком, За сорок-то телег за ордынскиих.— Как этот-то царь Вахрамей Вахрамеев был Охвоч играть во доски-ты шахматны А в дороги тавлеи золоченый, Всякого-то ведь он да поиграл. Как тут-то себе да ведь думает: — А наб мне молодца да повыиграть! — Как тут они наставили дощечку-ту шахматну, Начали оны по дощечки ходить-гулять. А тут Михайлушка ступень ступил — не доступил, А другой как ступил, сам призаступил, А третий что ступил, его поиграл, А выиграл бессчётну золоту казну, А сорок-то телег-тых ордынскиих. Говорит-промолвит таково слово: — Да ах ты царь Вахрамей Вахрамеевич! Топеречку еще было нунечку Дань из города из Киева спросиласи. Тебе-то ведь нунь она назад пойдет Как эта бессчётна золота казна, А за двенадцать год за прошлый что годы что за нунешний, Назад-то ведь тут дань поворотиласе.— Как тут-то ведь царю да Вахрамею Вахрамееву А стало зарко есть, роззадорило. Стало жаль бессчётной золотой казны. Как говорит Михаилы таково слово: — А молодой Михайло Потык сын Иванович! А поиграй еще со мной ты другой-то раз. Насыплю я бессчётной золотой казны А сорок я телег да ордынскиих, А ты-то мне служить да слугой будь верною А сорок-то годов еще с годичком.— Как бьет опять Михайлушко о своей головке молодецкий. Наставили тут доску-ту шахматню, Как начали оны тут ходить-гулять По тыи дощечки не шахматнёй. Как тут Михайлушка ступень ступил — не доступил, А другой-то ступил, сам призаступил, А третий-то ступил, его и поиграл, Как выиграл бессчётной золотой казны Сорок-то телег до ордынскиих. Как тут-то ведь царь Вахрамей Вахрамеевич Воспроговорит опять ён таково слово: — Молодой Михаила Потык сын Иванович! Сыграем-ко мы еще остатний раз Во тыи во дощечки во шахматни. Как я-то ведь уже царь Вахрамей Вахрамеевич А бью с тобой, Михаиле сын Иванович, А о тоём о том велик залог, А буду я платить дань во Киев-град, А за тыих двенадцать лет за прошлый что годы, что за нунешний, А сорок я телег да ордынскиих; А ты бей-ко о головки молодецкий, Служить-то мне слугою да верною, А будь ты мне служить да до смерти-то.— Как тут-то он, Михайлушка, А бьет-то он о, головки молодецкий Служить-то царю до смерти-то. Остатний раз наставили дощечку тут шахматню. А и тут Михайлушка ступень ступил — не доступил, А другой-то ступил, сам призаступил, А третий как ступил, его и поиграл, Выиграл бессчётну золоту казну, А дань платить во Киев-град великую. На ту пору было на то времечко А налетал тут голуб на окошечко, Садился-то тут голуб со голубкою, Начал по окошечку похаживать, А начал он затым выговаривать А тым а тым языком человеческим: — Молодой Михайла Потык сын Иванович! Ты играшь молодец да проклаждаешься, А над собой незгодушки не ведаешь. Твоя-то есть ведь молода жена, А тая-та ведь Марья лебедь белая преставилась.— Скочил тут как Михаила на резвы ноги, Хватил он эту доску тут шахматню, Как бросил эту доску о кирпичной мост А во палаты тут да во царскии. А терема вси тут пошаталисе, Хрустальнии оконницы посыпались, Да князи тут бояра все мертвы лежат, А царь тот Вахрамей Вахрамеевич А ходит-то ведь он раскорякою. Как сам он говорит таково слово: — Ах молодой Михайло Потык сын Иванович! Оставь ты мне бояр хоть на симена, Не стукай-ко доской ты во кирпичной мост.— Как говорит Михайло таково слово: — Ах же ты да царь Вахрамей Вахрамеевич был! А скоро же ты вези-то бессчётну золоту казну Во стольнёй-то город да во Киев-град.— Как скоро сам бежал на широкий двор, Как ино ведь седлает он своего добра коня, Седлат, сам выговариват: — Да ах же ты мой-то ведь уж добрый конь! А нёс-то ты сюды меня три месяца, Неси-тко нунь домой меня во три часу.— Приправливал Михайлушка добра коня, Пошол ён, поскакал его добрый конь Реки-ты озёра перескакивать, А тёмной-от ведь лес промеж ног пустил, Пришол он прискакал да во Киев-град, Пришол он прискакал ведь уж в три часу. Расседлывал коня тут, розуздывал, А насыпал пшены белояровой, А скоро сам бежал он на выходы высокий, Закрычал Михаиле во всю голову: — Да ай же мои братьица крестовый, Крестовый вы братьица названый, Ай старый казак ты Илья Муромец, А молодой Добрынюшка Микитинич! А подьте-тко вы к брату крестовому А на тую на думушку великую.— Как тут-то ведь уж братьица справлялися, Тут-то оны, удалы, снаряжалися, Приходят оны к брату крестовому, К молоду Михаилы да к Потыку: — Ай же брат крестовый наш названый, А ты чего крычишь, нас тревожишь ты, Русийскиих могучих нас богатырёв? — Как он на то ведь им ответ держит: — Да ай же, мои братьица крестовыи, Крестовыи вы братьица названыи. Стройте вы колоду белодубову, Итти-то мне во матушку во сыру-землю А со тыим со телом со мёртвыим, Итти-то мне туды да на три году,— Чтобы можно класть-то хлеба-соли, воды да туды-ка-ва, Чтобы было там мни на три году запасу-то.— Как этыи тут братьица крестовый Скорым-скоро, скоро да скорешенько Как строили колоду белодубову. Как тот этот Михаила сын Иванов был, Как скоро сам бежал он во кузницу, Сковал там он трои-ты клеща-ты, А трои прутья еще да железный, А трои еще прутья оловянныи, А третьи напослед еще медныи. Как заходил в колоду белодубову А со тыим со телом со мёртвыим, Как братьица крестовы тут названыи Да набили оны обручи железныи На тую колоду белодубову. А это тут ведь дело да деется А во тую в суботу в христовскую. Как тут эты старый казак да Илья Муромец, Молодой Добрынюшка Микитинич, А братья что крестовыи названыи, Копали погреб тут оны глубокии, Спустили их во матушку во сыру-землю, Зарыли-то их в желты пески. Как там было змея подземельная, Ходила там змея по подземелью, Приходит к той колоды белодубовой, Как раз она змея тут да дёрнула, А обручи на колоды тут лопнули. Другой-от раз еще она и дернула, А ряд-то ёна тёсу тут сдёрнула А со тыи колоды белодубовой. Как тут-то ведь Михаилы не дойдет сидеть, А скоро как скочил он тут на ноги, Хватил-то он тут клещи железный. Как этая змея тут подземельная Третий еще раз она дёрнула, Остатний-то ряд она сдёрнула, Как тут Михаила с женой споказалися, Да тут тая змея зрадовалася: — А буду-то я нуньчу сытая, Сытая змея не голодная Одно есте тело да мёртвое, Друга жива головка человеческа.— Как скоро тут Михаиле сын Иванович Захватил змею ю во клещи-ты, Хватил он тут-то прутья железный, А почал бить поганую ю в одноконечную . Как молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Потык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровававь меня, А принесу я ти живу воду да в три году.— Как бьёт-то змею в одноконечную. Как молится змея тут, покланяется: —Молодой Михайло Потык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, А я принесу я-то живу воду да в два году.— — Да нет, мне, окаянна, все так долго ждать.— Как бьёт-то змею в одноконечную. Как молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Потык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, Принесу-то я тебе живу воду в один-то год.— А росхлыстал он прутья-то железный О тую змею о проклятую, Хватил он тут-то прутья оловянный А бьет-то он змею в одноконечную. Как молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Штык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, Принесу тебе живу воду я в полгоду; — — А нет, мне, окаянна, всё так долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Потык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, А принесу живу воду в три месяца.— — А нет-то, мне, поганая, все долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. А молится змея тут, покланяется: — Молодой Михаиле Потык сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, А принесу живу воду в два месяца.— — А нет-то, мне, поганая, все долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. А росхлыстал он прутья оловянный, Хватил-то он прутья да медный, А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется: — Молодой Михаиле Потык, сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, А принесу я ти живу воду а в месяц-то.— — А нет, мне, окаянная, все так долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется: — Молодой Михаиле Потык, сын Иванович! Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня, А принесу я ти живу воду в неделю-то.— — А нет, мне, окаянная, все так долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется: — Молодой Михаиле Потык, сын Иванович! А принесу я ти живу воду в три-то .дни.— — А нет, мне, окаянная, все так долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Потык сын Иванович! Принесу я ти живу воду в два-то дни.— — А нет, мне, окаянная, все так долго ждать.— А бьет-то он змею в одноконечную. Молится змея тут, покланяется, А говорит змея да таково слово: — А принесу живу воду в один-то день.— — А нет, мне, окаянна, все так долго ждать.— Как бьет-то он змею в одноконечную, А молится змея тут, покланяется: — Молодой Михайло Потык сын Иванович! Не бей больше змеи, не кровавь меня, Принесу я ти живу воду в три часу.— Как отпускал Михайло сын Иванов был Как этую змею он поганую, Как взял в заклад к себи змеёнышов, Не спустил их со змеей со поганою. Полетела та змея по подземелью, Принесла она живу воду в три часу. Как скоро тут Михаила сын Иванов был, Взял он тут да ведь змеёныша, Ступил-то он змеёнышу на ногу, А как раздернул-то змеёныша надвое, Приклал-то ведь по-старому в одно место, Помазал-то живой водой змеёныша, Как сросся-то змеёныш, стал по-старому, А в другиих помазал — шевелился он, А в третьиих-то збрызнул — побежал-то как. Как говорит Михаила таково слово: — Ай же ты змея да поганая! Клади же ты да заповедь великую, Чтобы ти не ходить по подземелью, А не съедать-то бы тел ти мёртвыих.— Как клала она заповедь, поганая, великую: А не ходить больше по подземелью, А не съедать бы тел да ведь мёртвыих, Спустил-то он поганую, не ранил ли. Как скоро тут Михайло сын Иванов был, Збрызнул эту Марью лебедь белую Живой водой да ю да ведь этою. Как тут она еще да ведь вздрогнула. Как другой раз збрызнул — она сидя села-то, А в третьих-то он збрызнул — она довыстала, А дал воды-то в рот — она заговорила-то: — Ах молодой Михаила Потык сын Иванович! А долго-то я нунечку спала-то.— — Кабы не я, так ты ведь век бы спала-то, А ты ведь да Марья лебедь белая.— Как тут-то ведь Михайлушка роздумался, А как бы им повытти со сырой земли. Как, думал-то Михайлушка, удумал он, А закрычал Михаила во всю голову. Как этоё дело-то ведь деется, Выходить что народ тут от заутренки христосскии На тую на буевку да на ту сыру землю. Как ино ведь народ еще приуслухались; А что это за чудо за диво есть, Мертвыи в земли закрычали вси. Как этыи тут братьица крестовый, Старыи казак да Илья Муромец, Молодой Добрынюшка Микитинич В одно место оны сходилися, Сами тут оны ведь уж думу думают: — А видно, наш есть братец был крестовый, А стало душно-то ему во матушки сырой-земли, А со тыим со телом со мёртвыим, А ён крычит ведь там громким голосом.— Как скоро взимали лопаты железный, Бежали тут оны да на яму-ту, Розрыли как оны тут жолты пески,— Ажно там оны да обы живы. Как тут выходил Михайло из матушки сырой-зёмли, Скоро он тут с братцами христоскался. Как начал тут Михайлушка жить да быть, Тут пошла ведь славушка великая По всей орды, по всей земли, по всей да селенныи, Как есть-то есте Марья лебедь белая, Лебедушка там белая, дочь царская, А царская там дочка мудреная, Мудрёна Она дочка бессмёртная. Как на эту на оладушку великую Приезжает тут этот прекрасный царь Иван Окульевич А со своей, со силою великою А на тот-то да на Киев-град, Как на ту пору было на то времечко Богатырей тут дома не случилоси, Стольки тут дома да случился Молодой Михайло Потык сын Иванович. Как тут-то ведь Михайлушка сряжается, А тут-то ведь Михаиле снаряжается Во далечо еще во чисто поле, А драться с той со силою великою. Подъехал тут Михаиле сын Иванов был, Прибил он эту силу всю, в три часу. Воротился тут Михайлушка домой он во Киев-град Да тут-то ведь Михайлушка он спать-то лёг Как спит он молодец проклаждается, А над собой незгодушки не ведает. Опять-то приезжает тот прекрасный царь Иван Окульевич Больше того он со силой с войском был, А во тот-то во тот да во Киев-град. А начал он тут Марьюшку подсватывать, А начал он тут Марью подговаривать: — Да ай же ты, да Марья лебедь белая! А ты поди-ко, Марья, за меня замуж, А за царя ты за Ивана за Окульева. Как начал улищать ю, уговаривать: — А ты поди-поди за меня замуж, А будешь слыть за мной ты царицею, А за Михаилом будешь слыть не царицею, А будешь-станешь слыть портомойница У стольняго у князя у Владимира.— Как тут она еще да подумала: — А что-то мнё-ка слыть портомойница, А лучше буде слыть мне царицею А за тым за Иваном за Окульевым.— Как ино тут она еще на то укидаласи, Позвалась, пошла за его замуж. Как спит-то тут Михаиле проклаждается, А ничего Михайлушко не ведает. А тут-то есть его молода жена, А тая-то ведь было любима семья, А ещё она Марья лебедь белая, Замуж пошла за прекрасного царя-то за Окульева. Поехал тут-то царь в свою сторону. Как ото сну богатырь пробуждается, Молодой Михайло Потык сын Иванович Как тут-то его братьица приехали, Старый казак да Илья Муромец, А молодой Добрынюшка Микитиниц. Как начал он и у их тут доспрашивать Начал он у их тут доведывать: — Да ай же, мои братьица крёстовыи, Крестовый вы братьица названыи! А где-то есть моя молода жена, А тая-то ведь Марья лебедь белая? — Как тут ёму оны воспроговорят: — Как слышали от князя от Владимира, Твоя-то там есте молода жена, Она была ведь нунечку замуж пошла А за царя-то за Ивана за Окульева.— Как он на то ведь им ответ держит: — Ай же, мои братьица крестовый! Пойдемте мы, братьица, за им след с угоною.— Говорят ему таково слово: — Да ай же ты, наш братец крестовый был! Не честь-то нам хвала молодцам А ехать за чужой женой еще след с угоною. Кабы ехать нам-то ведь уж след тебя, Дак ехали бы мы след с угоною. А едь-то ты один, доброй молодец, А едь-ко, ничего да не спрашивай, А застанешь ты ведь их на чистом поли, А отсеки ты там царю да головушку.— Поехал тут Михаила след с угоною, Застал-то ведь уж их на чистом поли. Как этая тут Марья лебедь белая Увидала тут Михайлушку Потыка, Как тут скоро наливала питей она, А питей наливала да сонныих, Подходит тут к Михайлы да к Потыку. — Ах молод-то ты, Михайла Потык сын Иванович! Меня силом везёт да прекрасный царь Иван Окульев! Как выпей-ко ты чару зелена вина С тоски-досады со великии,— Как тут этот Михаила сын Иванович Выпивал он чару зелена вина, А по другой да тут душа горит, Другую-то он выпил да ведь третью вслед. Напился тут Михаила он допьяна, Пал-то на матушку на сыру-землю. Как этая тут Марья лебедь белая А говорит Ивану таково слово: — Прекрасный ты царь Иван Окульевич! А отсеки Михайлы ты головушку.— Как говорит Иван тут таково слово: — Да ах же ты, да Марья лебедь белая! Не честь-то мне хвала молодецкая А соннаго-то бить что мни мёртваго. А лучше он проспится-протверезится, Дак буду я бить-то ёго силою, Силою я войском великиим. А будет молодцу мне тут честь-хвала.— Как тут она ещё да скорым-скоро Приказала-то слугам она верныим А выкопать что яму глубокую, Как слуги ёй тут да верныи Копали оны яму глубокую, Взимала тут Михайлу под пазухи, Как бросила, Михайла во сыру землю, А приказала то зарыть его в песочки жолтыи. Как ино тут вперёд оны поехали. Оставался тут Михайла на чистом поли. Как тут-то у Михайлы ведь добрый конь А побежал ко городу ко Киеву, А прибегал тут конь да во Киев-град, А начал он тут бегать да по Киеву. Увидали-то как братья тут крестовыи, Молодой Добрынюшка Микитинич А старый казак тут Илья Муромец, Самы как говорят промежу собой: — А нет жива-то братца же крестоваго, Крестоваго-то братца, названаго, Молода Михайлушки Потыка.— Садились тут оны на добрых коней, Поехали они след угоною. А едут тут оны по чисту поли, Михайлин ещё конь наперёд бежит. А прибегал на яму на глубокую, Как начал тут он ржать да копьём-то мять Во матушку во ту во сыру землю. Как смотрят эты братьица крестовыи. — А видно, этта братец наш крестовый был, А молодой Михаила Потык сын Иванович.— Как тут-то ведь оны да скорым-скоро Копали эту яму глубокую, А ён-то там проспался, прохмелился, протверезился. Скочил-то тут Михаила на резвы ноги, Как говорит Михаила таково слово: — Ай же, мои братьица крестовый! А где-то есть Марья лебедь белая? — Говорят тут братья таково слово: — А тая-то ведь Марья лебедь белая Она-то ведь уж нунечку замуж пошла А за прекраснаго царя да за Окульева.— — Поедемте мы, братьица, с угоною.— Как говорят оны тут таково слово; — Не честь-то нам хвала молодецкая А ехать нам за бабой след с угоною, А стыдно нам буде да похабно е. А едь-ко ты один, добрый молодец, Застанешь-то ведь их ты на чистом поли, А ничего больше ты не следуй-ко, А отсеки царю ты буйну голову, Возьми к себе ты Марью лебедь белую.— Как тут-то он, Михайлушка, справляется, Как скоро след с угоной снаряжается. Застал-то их опять на чистом поли, А у тых расстанок у крестовскиих, А у того креста Леванидова. Увидала тая Марья лебедь белая Молода Михайлу тут Потыка, Как говорит она такова слово: Ай же ты, прекрасный царь Иван Окульев ты! А не отсек Михайлу буйной головы, А отсекет Михайла ти головушку.— Как тут она опять скорым-скоро А налила нитей еще сонныих, Подносит-то Михайлушки Потыку, Подносит-то, сама уговариват: — А как меженный день не может жив-то быть, Не может жив-то быть да без краснаго солнышка,! А так я без тобя, молодой Михайла Потык сын Иванович, А не могу-то я не есть не пить, Не есть не пить, не могу больше жива быть А без тобя, молодой Михайла Потык сын Иванович. А выпей-ко с тоски нунь с кручинушки, А выпей-ко ты чару зелена вина.— Как тут-то ведь Михайлушка на то да укидается, А выпил-то он чару зелена вина, А выпил— по другой душа горит, А третью-то он выпил — сам, пьян-то1 сжал, А пал , на матушку на сыру-землю. Как тая эта Марья лебедь белая А говорит-промолвит таково слово: — Прекрасный ты царь Иван Окульевич! А отсеки Михайлы буйну голову, Полно тут Михайлы след гонятися. А говорит тут он таково слово: — Ай ,же ты, Марья ойебедь белая! А соннаго-то бить что мне мёртваго. А пусть-ко он проспится, прохмелится, протверездтся, А буду ведь я его бить войском-то, А рать-то я ведь силушкой великою.— Она ему на то ответ держит: — Прибьет-то ведь силу-ту великую. Опять-то царь на то не слагается, А поезжат-то царь да вперёд опять. Как этая тут Марья лебедь белая Взимала тут Михайлушку Потыка, Как бросила Михайлу через плечо, А бросила, сама выговариват: — А где-то был удалой добрый молодец, А стань-то бел горючий камешок, А этот камешок пролежи да наверх земли три году, А через три году проди-ко он скрозь матушку скрозь сыру землю.— Поехали оны тут вперёд опять, А приезжали в эту землю Сарацинскую. Как познали тут братьица крестовый, Старый казак тут Илья Муромец А молодой Добрынюшка Микитинич, А не видать что братца есть крестоваго, Молода Михайлы Потыка Иванова Самы тут говорят промежу собой: — А наб искать-то братца нам крестоваго, А молода Михайлу Потыка Иванова. Как справились ёны тут каликамы, Идут оны путём да дорожкою, Выходит старичок со сторонушки: — А здравствуйте-тко, братца добры молодцы, А старый казак ты Илья Муромец А молодой Добрынюшка Микитинич — А он-то их знает да оны не знаю кто. — А здравствуи-ко, ты еще дедушка.— — А Бог вам на пути добрым молодцам, А возьте-ко вы, братцы, во товарищи, Во товарищи вы возьте, в атаманы вы.— Как тут-то оны ведь думу думают, Самы-то говорят промежу собой: — Какой-то есть товарищ ещё нам-то был, А гди ему да гнаться за намы-то... А ради мы ведь, дедушко, товарища.— Пошол рядом с има тут дедушко, Пошол рядом, ещё наперед-то их. А стали как ёны оставлять [ся] бы, Одва-то старичка на виду его держат-то. Как тут пришли в землю в Сарацынскую, К прекрасному к царю да к Ивану Окульеву, Ко тыи ко Марьи Вахрамеёвной. Как стали оны да рядом ещё, Закрычали тут оны во всю голову: — Ах же ты, да Марья лебедь белая, Прекрасной ты царь Иван Окульев был! А дайте нам злату еще милостину спасену, Как тут-то в земли Сарацынскии Теремы во царствии пошаталися, Хрустальнии оконницы посыпались, А от того от крику от каличьяго. Как тут она в окошко по поясу бросаласе, А атая-то Марья лебедь белая, — А смотреть-то калик что перехожиих: А смотрит, что сама воспроговорит: — Прекрасный ты царь Иван Окульевич! А это не калики, есте русскии богатыри: Старый казак Илья Муромец А молодой Добрынюшка Микитич он, А третей я не знаю какой-то е. Возьми калик к себе, ты корми, пои.— Взимали тут калик да к себе оны А во тую полату во царскую, Кормили-то поили калик оны досыти, А досыти кормили их да допьяна, А надали их злата тут серебра, Насыпали-то им да по подсумку. Как тут оны пошли назад еще добры молодцы К стольнёму ко городу ко Киеву, А отошли от царства ровно три версты; Забыли оны братца что крестоваго, А молода Михайлу Потыка Иванова1 Как отошли оны, затым вспомнили: — Зачим-то мы пошли, а не то сделали, Забыли-то мы братца-то крестоваго Молода Михайлу Потыка Иванова. Как тут скоро назад :воротилися, Самы тут гбворят таково слово — Ай же ты, да Марья лебедь белая! Куды девала ты да братца-то крестоваго, А молода Михайлушку Потыка? — Как тут она по поясу в окошко то бросалася, Отвечат-то им таково слово: — А ваш-то есте братец крестовый Лежит он у росстанок у крестовскиих, А у того креста Леванидова, А белыим горючим камешком.— Как тут оны поклонились, воротилися, Как тут пошли путем да дорогою; Смотрят, ищут братца-то крестоваго, Проходят оны братца тут крестоваго. Как этая калика перехожая А говорит тут им таково слово: — Ай же вы, да братья все крестовый! Прошли да вы что братца есть крестоваго, А молода Михайлу Потыка Иванова.— Как тут-то воротился старичок-тот был, Приводит этых братьицов крестовыих Ко трму, горючему ко цамешку, Да говорит тут старичок таково слово: — А скидывайте-ко вы, братцы, с плеч подсумки, А кладьте вы еще на :сыру землю, А высыпайте вы да злато-серебро, А сыпьте-тко все вы в годно место.— Как высыпали злато они серебро А со тыих со тых да со подсумков, А сыпали оны тут в одно место. Как начал старичок тут живота делить, Делит он на четыре на части бы. Как тут-то говорят оны таково слово: — Ай же ты, да дедушко древный был! А что же ты живот делишь не ладно бы, А на четыре-то части не ровно-то бы? — Как говорит старик тут таково слово: — А кто-то этот здынет да камешок, А кинет это камень через плечо,— Тому две кучи да злата-серебра.— А посылат Ильюшенка Добрынюшку А приздынуть тот камешок горючий. Скочил-то тут Добрынюшка Микитич-он, Хватил он этот камень, здынул его, Здынул-то столько до колен-то он, А больше-то Добрынюшка не мог здынуть, А бросил это камень на сыру землю. Подскакивал ведь тут Илья Муромец, Здынул он этот камень до пояса, Как больше-то Ильюшенка не мог здынуть. Как этот старичок тут подхаживал А этот-то ён камешок покатывал, А сам он камешку выговаривал: — А где-то был горючий белой камёшок, А стань-ко тут удалый добрый молодец, А молодой Михайла Потык сын Иванович, Подлекчись-ко, Михайлушка, лекким-лекко! Взимал-то ён да кинул через плечо, Из-за назади там стал удалый доброй молодец, Молодой Михайла Потык сын Иванович. Как тут-то старичок им спроговорит: — Ай же вы, богатыри русьскии! А я-то есть Микола Можайский, А я вам пособлю за веру-отечество А я-то вам есть русскиим богатырям.— Да столько оны видели старичка тут бы. Как строили оны тут часовенку Тому оны Миколы Можайскому. Как тут этот Михайле сын Иванович А говорит-то им таково слово: — Ах же мои братьица крестовый! А где-то есть моя молода жена, А тая-та ведь Марья лебедь белая? — Как говорят оны таково слово: — Твоя-та ещё есть молода жена Замуж пошла за царя за Ивана за Окульева, — Как, говорит он им таково слово — Пойдёмте-ко мы, братцы, след с угоною.— Как говорят оны таково слово: — Не честь-то нам хвала молодецкая Итти нам за чужой-то жоной ведь за бабьего. Как мы-то за тобой, доброй молодец, Идём-то мы да след-то с у гонок». Поди-тко ты один, доброй молодец, А ничего не следуй-ко, не спрашивай; А отсеки царю ты буйну голову, Тут возьми ты Марью лебедь белую.— Как скоро шол Михайло-он Потык-тот, А приходил в землю Сарацынскую, Идёт-то он к полаты ко царский. Увидла тая Марья лебедь белая, Как налила нитей она сонныих А тую эту чару зелена вина, Сама тут говорит таково слово: — Прекрасный ты царь Иван Окульев был! А не отсек Михайлы буйной головы, А он-то нонь, Михайлушка, живойг-то стал.— Как тут она подходит близёшонько, А клонится Михайлы понизёшонько: — Ах ты, молодой Михайла Потык сын Иванович! Силом увёз прекрасный царь Иван Окульевич. Как нунечку ещё было топеречку Меженный день не может жив-то быть. А без того без краснаго без солнышка, А так я без тобя, молодой Михайла Потык сын Иванович, А не могу-то я да ведь жива быть, А жива быть, не могу-то есть, ни пить. Теперь твои уста были печальнии, А ты-то ведь в великой во кручинушки. А выпей-ко с тоски ты со досадушки А нунечку как чару зелена вина.— Как выпил-то он чару — по другой душа горит, А другу выпил, еще третью след. Напился тут Михайлушка допьяна, Пал он тут на матушку на сыру землю. Как этая тут Марья лебедь белая А говорит-промолвит таково слово: — Прекрасный ты царь Иван Окульевич! А отсеки Михайлы буйну голову. — А говорит-то царь таково слово: — Да ай же ты, да Марья лебедь белая! Не честь-то мне хвала молодецкая А бить-то мне-ка соннаго что мёртваго, А лучше пусть проспится, прохмелится, протверезится, А буду бити ёго я ведь войском-тым А силушкой своей я великою. Как я ёго побью, а мне-ка будет тут честь-хвала По всей Орды ещё да селенный.— Как тут-то эта Марья лебедь белая Бежала; ведь как скоро в кузницу, Сковала тут ёна да ведь пять гвоздов, Взимала она молот три пуда тут, Хватила тут Михайлу, как под пазухи, Стащила что к стены-то городовыи, Роспялила Михайлу она на стену. Забила ему в ногу да гвозь она, А в другую забила другой она, А в руку-то забила ёна, в другу так, А пятой-от гвозд она обронила-то. Как тут она ещё да Михайлушку Ударила ведь молотом в бело лицо, Облился-то он кровью тут горючею. Как ино тут у того прекраснаго царя Ивана да Окульева А была-то сестрица да родная, А та эта Настасья Окульевна. Пошла она гулять-гут по городу, Приходит ко стены к городовыи, А смотрит — тут задёрнута черная завеса, Завешан тут Михайлушко Потык-он. Как тут она ведь завесы отдёрнула, А смотрит на Михайлушку Потыка. Как тут он прохмелился, добрый молодец. Как тут ему она восяроговорит: — Молодой Михайла? Потык сын Иванович! Возьмешь ли меня за себя замуж? А я бы-то тебя да избавила А от тыи смерти безнапраоныи. — Да ай же ты, Настасья Окульевна А я тебя возьму за себя замуж.— А клал-то ён тут заповедь великую. Как этая Настасья тут Окульевна Скорым-скоро бежала в кузницу, Взимала она клещи там железныи Отдирала от стены городовыи А молода Михайлушку Потыка, Взимала там она с тюрьмы грешника, На место да прибила на стену городовую, Где висел Михайлушка Потык-тот, А утащила тут Михайлушку Потыка В особой-то покой да в потайныи. Как взяла она надобей здравыих, Скорым-скоро излечила тут Михайлушку. Сама тут говорит таково слово: — Ай же ты, Михайла сын Иванов был! А наб-то теби латы и кольчуги нунь, А наб-то тебе сабля-та вострая, А палица еще богатырская, А наб-то тебе да добра коня? — — Ай же ты, Настасья Окульевна! А надо, нужно, мне-ка-ад надо ведь.— Как тут она да скорым-скоро скорёшенько Приходит, да ко родному братцу-то: — Ай же ты, мой братец родимый, Прекрасный ты царь Иван Окульевич! А я-то, красна девушка, нездрава е. Ночесь мне во сне-виденьи казалось ли. Как дал ты уж мне бы добра коня, А латы-то уж мне-ка, кольчуги-ты, А палицу, ещё богатырскую, Саблю да во третьиих вострую, Да здрава-то, бы стала красна девушка. Как он ей давал латы еще и да кольчуги-ты, А палицу ещё богатырскую, Давает в третьиих саблю-ту вострую, Давал он ей ещё тут добра коня, Добраго коня богатырскаго. Как тут она сокрутилась обладилась, Обседлала коня богатырскаго, Как отъезжала тут она на чисто поле, Говорила-то Михайлушки Потыку, Как говорила там она ему в потай ещё: — Приди-ко ты, Михайла, на чисто поле, А дам я теби тут добра коня, А дам я теби латы кольчуги вси, А палицу ещё богатырскую, А саблю ещё дам я ти вострую.— А отходил Михайла на чисто поле, А приезжат Настасья-то Окульевна На тоё на то на чисто поле А ко тому Михайлушки к Потыку, А подават скоро ему тут добра коня, Палицу свою богатырскую, А латы-ты, кольчуги богатырскии, А саблю-ту ещё она вострую; Сокрутился тут Михайлушка богатырём. Как тут эта Настасья Окульевна Бежала-то она назад домой скорым-скоро, Приходит-то ко роднбму братцу-то: — Благодаримте тебя, братец мой родимый! А дал-то ведь как ты мне добра А палицу ты мни богатырскую, А саблю ты мне-ка да вострую, А съездила я ведь прогуляласе, Стала здрава я ведь нуньчу, красна девушка.— Сама она подвыстала на печку тут. Как едете молодой Михайла Потык сын Иванович Как на тоем на том добром кони. Увидела тая Марья лебедь белая, Как ино тут подъезжат Михайло сын Иванович Ко тыи полаты ко царскии, Как говорит-то Марья лебедь белая: — Прекрасный ты царь Иван Окульевич! Згубила нас сестра твоя родная, А та эта Настасья Окульевна.— Как тут эта Настасья, Окульевна Скоро она с печки опущаласе. Как тая эта Марья лебедь белая А налила питей опять сонныих, А налила, она тут, подходит-то, А ко тому Михайлушки Потыку: — Ах молодой Михайла Потык, сын Иванович! Теперь-то нуньчу, нуньчу топеречку, Не может-то меженный день а жить-то быть, А жить-то быть без краснаго без солнышка, А так я, без тобя, а молодой Михайла сын Иванович, Не могу-то я ведь жива быть. Не есть, не пить, не жива быть. Как топерь твои уста нунь печальнии Печальнии уста да кручиннии, А выпей-ко ты чару зелена вина Со тыи тоски со досадушки, А со досады с той со великии.— А просит-то она во слезах его. А во тых во слезах во великиих. Как тут-то ведь Михайлушка Потык-он Занес-то он праву руку за чару-то, Как тут эта Настасья Окульевна А толкнула ёна ёго под руку,— Улетела тая чара далечохонько. Как тут молодой Михайла Потык сын Иванович Наперед отсек-то Марьи буйну голову, Потом отсек царю да прекрасному Ивану Окульеву. А только-то ведь им тут славы поют— А придал-то он им да горькую смерть. А скоро взял Настасью Окульевну, А взял он взял ведь ю за себе замуж Пошлы оны во церковь во Божию, Как приняли оны тут златы венци. Придался тут Михайлушка на царство-то, А стал-то тут Михайлушка царить-то жить А лучше-то он стараго да лучше прежного. С уважением, Кагор

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: Византий (---.lynx.ru) Date:   11-19-04 10:29 Если абвеатуру IS XP записать в точном соответствии с рунами, то получится: , что в латинской транскрипции означает IS GD - АЗ ГОД - Я БОГ ну и дальше НИКА. С Уважением

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: Go-Ша (---.parma.ru) Date:   11-19-04 10:55 dist Написал: > Конрад Буссов: > > А ведь если бы московиты не побоялись уйти к чужим народам, > они с женами и детьми могли бы в этой продолжительной войне > спасти и сохранить свою жизнь и свое имущество, но они этого не > сделали, а претерпели все, что им определил их бог (Buch) > Николай. > Все святые на иконах - Боги. > > Он призвал всех собравшихся возблагодарить бога за этого > государя и служить ему верою, так как он прирожденный наследник > и сын Ивана Васильевича, затем вытащил из-за пазухи свой > литой крест с изображением Николая, приложился к нему и > поклялся, что Димитрий прирожденный наследник и сын Ивана > Васильевича; он, Бельский, укрывал его на своей груди до сего > дня, а теперь снова возвращает им, и пусть они любят его, > почитают и уважают. > > Крестное целование - это целование креста с Николой! > Это ж какого размера крестик-то нательный был? Разглядели! > Тогда поляки запросили мира при условии, что московиты > поклянутся не > посягать на их жизнь и имущество. Московиты поклялись своим > Николаем > и распятием. > > Итак, на распятии распят Никола, русский Бог. > Вовсе не следует. > > Разговорились с ним об убитом Димитрии и после долгой беседы > попросили его совершенно доверительно открыть нам, что он > думает об убитом государе, сын ли он старого царя или нет, и > сказали еще, что мы ни одному человеку не передадим. Он встал, > трижды перекрестился на своего Николая и сказал: > Перекрестился на икону. И что?

Re: Не знаю, как Аллах :)

Author: Нищий (---.avangard.ru) Date:   11-19-04 11:04 sezam Написал: > - по утверждению знающих людей, Элохим и Аллах - две не просто > большие разницы, но и вовсе ничего общего. Я в этом всегда > сомневался. И в чем разница? :-)

Re: Боги и Пророки

Author: Нищий (---.avangard.ru) Date:   11-19-04 11:08 Алексей Жариков Написал: > Все они - Иисус, Моисей, Магомет, Будда, Николай, Георгий, Илья > - пророк, даже Ходжа Насреддин, похожи друг на друга, как капли > воды. В этом есть много правды, имхо. Такие люди вольно или невольно воплощают собой одну и ту же модель в человеке и соответственно демонстрируют сходные качества и свойства. Все они являются разными отражениями одного и того же в пространство людей и поэтому похожи. > Так что совершенно неважно, как этого народного бога называли - > Николаем или Иисусом - суть веры от этого совершенно не > менялась. Да.

Дисту обещанное

Author: Go-Ша (---.parma.ru) Date:   11-19-04 11:51 Глава 10. Слава Святителя на Руси по известиям иностранных писателей. Иная слава солнцу, иная слава луне, иная слава звездам (1 Кор. XV, 41). Как эти светила разнствуют в своем достоинстве, как разнствуют между собою по силе способностей, данных от Бога, люди в этом мире, так, по учению Церкви, разнствуют между собою по славе, по степени чудных сил, дарованных от Бога, святые Божии в загробном мире. Согласно этой истине мы веруем, что святые Божии, восходя от земли на небо, не прекращают общения с этим миром, не отделяются от нас непроходимой пропастью, — напротив, сохраняя связь с оставшимися после них людьми современниками, сожителями, соотечественниками, кроме того — как святые духи — получают способность свободного, нестесняемого пространством и временем приближения к нашим душам. Удивительно ли, что при этом общении с нами, сообразно различию своей небесной славы, святые угодники Божии и на земле проявляют свое величие, свои чудные небесные силы — различно? Удивительно ли, что люди, одинаково благоговея пред всеми святыми Божиими, признавая всех одинаково достойными чествования, как носителей одной и той же славы Божией, — в то же время различают между ними, как между живыми людьми, чаще прибегают к одним, чем к другим, при известных случаях обращаются к одному угоднику Божию, а при иных к другому, каждый человек, каждый город, страна, народ — имеют между святыми особенного избранника или покровителя? Удивительно ли, что Господь в Своих непостижимых и совершенных судах даровал святителю Николаю назначение, власть и силу особенного покровительства людям в их несчастиях и бедствиях; что поэтому Русский народ, испытав его милосердие, избрал его в свои особые молитвенники, а Святитель, внимая его усердию, действительно сделался особым покровителем земли Русской? Для православного человека, для верующего сына Церкви православной все это понятно. После стольких милостей Чудотворца и всем окраинам, и всей земле, и отдельным членам Русского государства, православному были понятны и особенное усердие, память и любовь всех и каждого в Русском народе к Святителю, и особенное множество священных памятников этого чествования Святителя. Он пережил, перечувствовал, видел своими глазами, как величие и благосостояние его земли росло при покровительстве Чудотворца, и для него было ясно, почему вместе с возрастанием его отечества росла в нем и слава Чудотворца. Так должно было быть, и так, мы видели, действительно и было. Иначе должно было тоже представляться посторонним людям, чуждым нашей земле и Церкви. Когда Московское царство в XVI, XVII и XVIII веках сначала своим могуществом обратило на себя внимание издавна просвещенных Западных Европейских государств, потом заставило принять себя в их гордую семью; когда вместе с этим и силой любопытства, и соблазном выгоды, и обстоятельствами необходимых политических сношений оно стало привлекать к себе множество иностранцев, и эти присматривались, изучали и описывали особенности его устройства, быта и веровании, тогда же между прочими особенностями Русского народа было замечено ими и это особенное благоговение и усердие его к Святителю Мирликийскому, как об этом нам свидетельствуюсь сохранившиеся записи чужеземцев. Мы и обратимся к их свидетельствам, несомненно, как к самым очевиднейшим доказательствам древне цветущей в нашей земле славы Угодника Божия, потому что если и эти посторонние, чуждые и иногда враждебные люди будут за нас, то кто будет против нас!? Заметим только, что все эти иностранцы-писатели были иноверцы - или протестанты, не признававшее почитания святых и их икон, или католики, враждебно относившиеся к православию; затем, что всем им, как иностранцам, незнакомым со всеми судьбами Русской земли, неизвестно было поэтому и значение Святителя в течении этих судеб. Приготовимся поэтому если не прямо ко враждебным, то к ошибочным, отрицательным и издевающимся над нами взглядам их на это чествование Угодника. Будем иметь в виду, что для нас не важны их взгляды: у нас есть свои, основывающееся на учении православной Церкви; нам нужны их факты, и если и они передаются ими не вполне беспристрастно и преувеличенно, то в основе их несомненно все же лежит частица истины. Итак обратимся к их свидетельствам. Сведений о почитании святителя Николая в их сочинениях мы находим довольно много, самых разнообразных и у многих писателей. Упоминают они и о праздниках Святителю, и о храмах в честь его, и о его чудотворных иконах, и чудесах его. Иностранцев поражали различные проявления особенных усердия и веры Русских в Святителя, и в изумлении пред ними они составляли самые невероятные суждения о них. Так, Александр Гуагнин Веронский (путешествовавший по России в XVI веке) замечает, что Русские, между святыми особенно почитая св. Николая, едва не воздают ему божеских почестей; во имя его они воздвигают особые храмы и рассказывают о нем много чудесного. Матвей Меховский, писатель начала XVI века (1523 г.), в своем сочинении: «О двух Сармациях», в описании Новгорода, говоря о множестве церквей в этом городе «в честь разных святых», прибавляет, что «во имя святителя Николая, которого Русские чтут по преимуществу, там их находится столько же, сколько дней в году». Неизвестно, как нужно понимать эти слова Меховского, серьезно или в шутку; несомненно однако, что они передают правдоподобный факт — справедливый доселе — о гораздо большем у нас количестве храмов во имя этого Святителя, чем во имя какого-либо другого святого. Не могли, конечно, иностранцы не заметить и большого обилия образов Чудотворца, болee частого обращения к ним и особенно к чудотворным иконам Святителя. «В церквах своих, говорит Олеарий, секретарь Голштинского посольства в Московию и Персию в начале XVII века (1633, 36 и 39 гг.), Русские имеют великое множество образов, развешанных кругом по стенам, из которых важнейших и наиболее чтимых помещают внизу, как например, образа Иисуса Христа, св. Девы Марии и Николая чудотворца, их главного заступника (патрона)». «Вы найдете здесь везде образ этого Святого, говорит позднее (в XVIII веке) другой иностранец, Казанова; его икону я видел и в столовых залах, и в кухнях и, одним словом, всюду, где бы то ни было». Тот же Олеарий упоминает об особенно чествовавшемся в его время в Москве рeзном поясном изображении Чудотворца. Образ этот, по его словам, находился в часовне на большой улице, у Тверских ворот, и незадолго до его прибытия в Москву, во время одного пожара в городе, сгорел вместе с часовней. Пред ним постоянно горело множество восковых свечей, и Олеарий удивлялся этому почитанию образа, особенно в виду того, что ему было известно запрещение православной Церкви употреблять разные образа. «Поэтому достойно удивления, говорит он, что Pyccкие так высоко чтят резной образ св. Николая чудотворца; может, быть, потому» в объяснение этого добавляет он, «что он принадлежит не к древним, а к новым святым их». Не совсем ясен смысл этого последнего замечания Олеария; можно понять его и так, что ему в его протестантской небрежности к памяти святых было совсем неизвестно существование древнего великого Святителя, отца Церкви. Ранее Олеария видел тот же образ в свое время также и Поссевин, известный легат папский к Грозному царю. Указывая на открытое и дозволенное почитание его, иезуит доказывает правоту своей Римской церкви, допускающей всеобщее употребление изваянных изображений, и обличает в заблуждении и непоследовательности Церковь православную. Не хотел, очевидно, нунций знать правила Вселенского Собора, обязательного и для их церкви, равным образом и того, что в православной Церкви подобные изображения существуют, как исключения, и не уничтожают общего правила. У другого иностранца Петрея де Ерлезунда, также начала XVII века, мы находим упоминание о чудотворном образе Можайском и о славе этого образа в то время, причем можно думать, что Петрей сам был в Можайске, как это видно из его текста, описывающего и самый город. «Можайск, говорит он, красивый город... с крепостью. В крепости находится образ св. Николая, который содержится в большой чести и богато украшен драгоценными камнями, жемчугом и золотом. Когда великому князю надо бывает воевать, он ходит туда в Николин день и жертвует Святому большие дары и подаяния, чтобы он послал ему победу над врагами». То же особенное благоговение Русских к Святителю иностранцы замечали и в праздновании дней его памяти. «Святого Николая (Русские) наиболее уважают, говорит один из них, Корб (конца XVIII века), и поэтому дважды в продолжение года торжественно празднуют день этого Святого». А известный уже нам Олеарий даже подробно описывает это празднество со всеми его светлыми и темными сторонами, причем из его описания видно, что вообще празднование Святителю в те времена было обширнее и торжественнее, чем в наше время. «6 декабря, передает он, Русские праздновали свой большой праздник св. Николая, продолжавшийся потом целых 8 дней. В эти дни приходил к хозяйке и священник со своим дьяконом, кадил пред образами и на самую хозяйку». Затем «во все это время xopoшие приятели, как мужчины, так и женщины, радостно посещали друг друга». Этим кончается то хорошее, что он мог сказать об этом празднике; дальше он описывает праздничный разгул наших предков и, нельзя сказать, чтобы неверно: известная доля печальной правды в его словах есть и сохраняет свою силу, как мы еще увидим, до сих пор; однако с обычным, характеризующим этого иноземца, особенным презрением его к Русским, как к варварам, он преимущественно останавливается на этой стороне празднования Угоднику, так что другие стороны и черты его за этой почти исчезают. Эта пристрастная односторонность его обнаруживается свидетельством другого иноземца, Павла, архим. Алеппского, личные заметки которого о Московском царстве, почти в то же время, в середине XVII века, чужды всякой предвзятости: по его словам празднование памяти Святителя, по крайней мере в Москве, носило даже характер совершенно обратный тому, что описывает Олеарий. Торжественность праздника им указывается великая, а время препровождение совсем скромное, почти великопостное или скорее пасхальное, тихо-радостное. Вот, напр., как он описывает тот же день 6 декабря. «Наступил, наконец, Николин день, праздник, который Москвитяне торжествуют по любви к этому Святому в продолжение трех дней; причем все кабаки запираются с такою же строгостью, как и Великим постом, или на Св. Неделе. Ради такого праздника оба патриарха (Антиохийский, бывший тогда в Москве, и Московский) служили вместе, а затем патриарх Никон, за отсутствием государя, дал у себя официальный обед с тостами и многолетиями за царя и все его семейство. На третий день этого праздника пришло известие, что государь Николин день провел в Можайске». Удивляясь всем этим проявлениям особенного усердия в чествовании Святителя, иностранцы искали объяснения ему и обращались за этим, конечно, к тем же Русским. Таким образом и до них не мог не дойти слух о всех благодеяниях Чудотворца Русской земле, и в их свидетельствах поэтому мы находим новое — уже из уст посторонних — подтверждение исторического покровительства Угодника нашему отечеству. Так мы уже видели, что Олеарий, конечно, со взгляда Русских, называет Святителя нашим главным заступником (патроном). В чем выражалось это заступление, он показывает в другом месте при объяснении особенного усердия народа к описанному выше резному образу Угодника: «святой Николай делал великие чудеса», говорит он. То же подтверждает и другое место из сочинения этого гордого иностранца, хотя он и приводит его с обычным презрением к варварству Русских, в обличение их заблуждения и доказательство своего неверия. «Что простой, неразвитой народ приписывает великую славу своим образам, видно, говорит он, также из следующего: когда в 1611 году, при взятии Великого Новгорода Шведским полководцем Яковом Де-ла-Гарди, произошел в этом городе пожар, то один Русский, взявши образ Николая чудотворца, начал держать его против огня и молил Чудотворца, чтобы он помог и утишил пожар. Когда же помощи никакой не последовало, и огонь все более и более распространялся, пожирая все вокруг, этот Русский вышел из терпения, бросил образ в огонь и сказал: «если ты нас не хочешь спасти от огня, то спасай сам себя и погаси огонь». Чему же нас учит этот пример неверующего в чудеса протестанта, если даже и признать за этим примером полную достоверность? Во всяком случае, тому, что и в то время:, как и теперь, к милостивому Чудотворцу более всего обращались православные в постигавших их бедствиях, и ни в каком случае не тому, чтобы напрасна была вера в заступничество святых и в их чудесное действие посредством ли их образов или без них. Олеарий не хочет знать того, что эту «великую славу образам святых» приписывает не один простой и неразвитой народ, а вся православная Церковь, состоящая из сонма и самых славных и ученейших мужей, светил всего света. Он в своем протестантском пристрастии не видит также того, что если указанный им Русский и не получил от Чудотворца по своему прошению, то причиной этого были не невежество и неразвитость, а недостаток истинной веры, той веры, которая вместе с прошением к Господу и Его святым о помощи соединяет и величайшее смирение, сознание своего недостоинства и покорность воле Божией. Он не видит того, что слова рассерженного Русского напоминают слова Иудеев, распявших Господа и говоривших Ему на кресте: «спаси Себя Самого, если Ты Сын Божий; сойди с креста. Других спасал, а Себя Самого не может спасти. Если Он - царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него (Mф. XXVII, 40—42). Это ли смирение, покорность и вера? Неужели дивные знамения милосердия Божия должны твориться по суетному произволу людей, а не по воле их Подателя? Не заслуживает ли указываемый Олеарием Новгородец того же ответа от Угодника Божия, какой дал некогда Сам Господь лукавым, гордым, неверующим и многоученым книжникам и фарисеям? «Учитель! хотелось бы нам видеть от Тебя знамение»,— говорили они. Но Господь ответил им: «вечером вы говорите: будет ведро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! различать лицо неба вы умеете, а знамений времен не можете» (Mф. XVI, 2—3)? «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка» (Mф. XII, 39). Не урок ли и в приведенном рассказе, и в этих словах Господа самому Олеарию еще больший, нежели Русскому, так как для своего согласия с верой Церкви в чудесно-милосердную помощь Божию ему также нужно было знамение, и оно не далось ему?! Совсем иное в этом отношении мы находим у другого иностранца, современника Олеария, барона Герберштейна. Очевидно, у него не было никаких внутренних и внешних поводов относиться недоброжелательно к Московии и ее народу, и вместе с этим он был ближе и всестороннее знаком с ними, потому что в его «Записках о Московии» мы не видим никакого пристрастия в описании Русских и большое уважение к их вере. Он не выбирает, как Олеарий, сомнительного примера, чтобы унизить и презрительно отвергнуть их благоговение к Угоднику; напротив, его пример характерно изображает всю высоту, величие и чистоту упования православных на Святителя. В словах его о вере Русских в чудеса святителя Николая рассказ его об одном таковом чуде освещает ярким светом возвышенной истины не только это чествование Святителя, но и всю православную религию. Замечательно верную историческую черту в судьбах православной Церкви он подмечает, когда показывает, как святые Божии, почитаемые этой Церковию, несли свою любовь, заступничество, помощь, справедливость, завещанные им от Бога, одинаково ко всем людям на земле, без различия и без лицеприятия, и не только при жизни, но и по смерти, и как единственно этой любовию они привлекали благосклонность к Церкви, веру в ее Главу и благоговение к ее святым со стороны самых закоренелых врагов Русской народности и противников христианства. «Между святыми, говорит он, Русские преимущественно чтят Николая Барского и ежедневно рассказывают о его многочисленных чудесах. Я приведу здесь одно из них, которое недавно случилось. Некто Михаил Кизалецкий, муж знатный и храбрый, в одном сражении с Татарами преследовал знатного Татарина. Ускорив бег лошади и все-таки не могши догнать его, он воскликнул: «Николай, доведи меня до этого человека». Татарин, услышав это, вскричал в страхе: «Николай, если он твоею помощью нагонит меня, то этим ты не сделаешь никакого чуда; если же сохранишь невредимым меня, чуждого твоей веры, тогда будет велико имя твое». Говорят, что лошадь Михаила остановилась, и Татарин спасся. Говорят также, что Татарин при своей жизни каждый год приносил в дар Николаю несколько мер меду за свое спасение и посылал Михаилу в память своего избавления столько же мер и сверх того почетную меховую одежду». Этот рассказ иноверца напоминает нам уже известное чудо с Половчином и лучше всего свидетельствует о всей славе Святителя, тогда уже далеко перешедшей за пределы православных земель и распространившейся даже среди язычников. Известен затем нам рассказ Мильтона-Англичанина (конца XVII века) о том, как София Палеолог избавила своего мужа от Татарского рабства. Мильтон передает об этом поступке не как о чуде святителя Николая, а как о измышлении самой Софии, воспользовавшейся только именем Святителя. Однако то, что поступок этот столь отважен, удачен и богат последствиями, что он также связан с именем великого Угодника, не позволяет нам согласится с Мильтоном, а заставляет нас видеть в нем скорее новое чудесное благодеяние Чудотворца. И тем драгоценнее и славнее это свидетельство, что оно идет к нам из уст иностранца. Свидетельство это, впрочем, важнее, быть может, по своему содержанию всех других известий иностранцев о святителе Николае, поэтому мы приводим его снова дословно. «Так как до того времени (описываемого события), говорит Мильтон, Татарский хан имел своих представителей в Москве, которые жили в самой крепости Московской, для наблюдения за государственными делами, то София Палеолог прибегнула к выдумке, будто бы она имела уведомление от неба, что должна построить храм св. Николаю на том самом месте, где был дом Татарских поверенных. Итак, родив сына, она обратилась с просьбой к Татарскому князю, которого пригласила на крестины, чтобы он отдал ей этот дом. Получив его, она срыла его до основания (на том месте был построен ею в кремле Николаевский Гостунский собор), удалила Татарских надзирателей из замка и постепенно отняла у них все, чем они владели в России». На подобных, конечно, свидетельствах, приводимых самими иностранцами и во множестве выше приведенных нами, о благодеяниях Святителя, основывалось особенное доверие Русских людей к Угоднику и упование на помощь его, которые откровенно выражались ими везде, где только можно. Это также не ускользнуло от внимания чужестранцев-иноверцев. Так, например, Перри, иностранец, служивший в России в начале XVIII века, характеризует эту веру православных в Святителя следующим своим наблюдением. «Если, говорит он, спросить их (Русских), как мне случалось это делать, проезжая по озерам Онеге, Ладоге: далеко ли до такого-то места? они тотчас же отвечают вам, что «если угодно св. Николе», или «когда св. Николай пошлет им попутный ветер», то они обыкновенно совершают путешествие в такой-то срок». Неудивительно, в виду всего этого, почти единогласное мнение древних иностранных писателей о России, что после Бога и Девы Марии здесь из всех святых больше всего почитали святителя Николая. Частью это видно уже из приведенных свидетельств, а частью можно видеть из новых. Петрей — говорит ли он в своем сочинении при описании нравов Московии о том, как обедневший дворянин не идет работать, а скорее идет по миру, прося милостыню: «эту милостыню, утверждает он, дворянин просит во имя св. Девы Марии, св. Николая и других святых». Справляется ли он о просвещении Русских, о их книгах, находит, что «у них будто бы их никаких других нет, кроме азбук и нескольких молитвенников, так называемых «еженедельных молитвословий», по которым они молятся Деве Марии, св. Николаю, Архистратигу Михаилу и многим другим святым». Перечисляет ли он важнейших святых Русских, между ними также называет «св. Андрея, св. Николая, Михаила Архангела, Деву Mapию, Иоанна, Илию», хотя и не в порядке главенства. Подобным же образом Мильтон выражается, что «царь почитает митрополита после Бога, после Божией Матери и св. Николая». Разумеется, нельзя согласиться с этими свидетельствами иностранцев, хотя бы и о прошлых временах религиозной жизни нашей церкви. Они говорят нам только о внешних проявлениях религиозности Русского народа, а не о всей ее сущности, ее духе по учению Церкви, и настолько они и правдивы. Но не имеют никакой справедливости и очевидно основаны на совершенном непонимании православного учения, незнакомстве с ним и ошибочном представлении как о всем учении православной Церкви, так в частности об особенном благоговении к Святителю, крайние мнения некоторых из иностранцев об отношении православных к Святителю. Так, — неизвестно, на основании каких данных — некоторые из них, как Корб, Мильтон, Коллинс, Перри — свидетельствуют будто Русские почитали Святителя как бы привратником рая и в виду этого всем своим покойникам клали в гроб препоручительные или разрешительные грамоты на имя св. Николая, чтобы помощью и заступничеством этого Святителя открыть им доступ в царство небесное. «Они (Русские) не разделяют понятия папистов о чистилище, хотя молятся об умерших и верят, пишет Перри, что если человек пред смертью получил благословение священника и небольшую записку, как удостоверение, написанное священником св. Николаю, в том, что умер в истинной христианской вере, и если с этой запиской, вложенной между пальцами его, положат его в могилу, то ему открыт доступ в небо». Или еще, по словам Мильтона, «мертвым они (Русские) кладут в руки свидетельства на имя св. Николая, или Петра, в том, что покойный был Русский, или Русская, и умер в православии». Никогда ничего подобного ни в почитании Русскими святителя Николая, ни вообще в учении православной Церкви не было. Вероятнее всего, судя по встречающимся в этих свидетельствах упоминаниям о чистилище, об Апостоле Петре, о папистах, иностранцы здесь учение православной Церкви и ее отношение к Святителю смешивают с догматами Римской церкви, с отношением последней к Апостолу Петру и с ее индульгенциями. Необычайные же проявления благоговения Руси к Чудотворцу вместе с обычаем класть в гроб с умершими разрешительную молитву к Самому Господу и венчики с трисвятым послужили поводом к этому ошибочному мнению иностранцев. Мы таким образом имеем здесь дело только с простым заблуждением вследствие поверхностного отношения иностранцев к религиозной жизни Русского народа, недостатка в наблюдениях и сведениях о ней. Иначе однако мы должны взглянуть на другие свидетельства иностранцев о том, что будто бы почитание у нас святителя Николая доходило и доходит до его обожения. «Из всех своих святых, по словам Перри, Русские всего более уважают св. Николу и часто говорят о нем так же, как о Боге», и приводит далее совсем о другом говорящий, вышеуказанный пример разговора с Русским о расстоянии во время путешествия его по озерам Онеге, Ладоге... Или вот еще слова Казановы, католика: «Русские — суевернейший народ в целом свете. Св. Николаю, как патрону, одному воздается более молитв и земных поклонов, чем всем остальным святым в совокупности. Русский молится не Богу: он поклоняется св. Николаю и ему возносит свои моления. Вы найдете здесь везде образ этого святого; его икону я видел и в столовых залах, и в кухнях и, одним словом, всюду, где бы то ни было. Это их домашнее божество, их бог-ларь». Далее Ле-Клерк говорит, что «у Русских св. Николай считается патроном их отечества», и, между прочим, прибавляет, что «Русский люд даже верит, будто святой Николай чудотворец мог бы быть Богом, но не захотел этой чести, и во всяком случае после Бога заступает первое место». Или вот еще Вармунд (XVI —XVII век) рассказывает со слов одного иностранца, жившего в России, что «однажды какой-то монах обратился к Немцу с просьбой о милостыни, которую он выпрашивал именем четвертого лица Св. Троицы. Когда Немец спросил: «какое это лицо?» монах ответил: «св. Николай». Все эти свидетельства носят слишком очевидный анекдотический характер, и выдавать их за истинные сообщения об отношении Руси к Мирликийскому Чудотворцу, в чем бы они не выражались, могли эти писатели только из очевидного презрения к православным и предубеждения своего против Русских. Положим даже, что и был бы когда-нибудь случай, приведенный Вармундом. До нас действительно сохранилось известие уже от конца XVIII века, что даже «один священник, на экзамене в присутствии преосвященного Тихона (Малинина), епископа Воронежского и Елецкого, сказал, что св. Николай есть одно из лиц Пресвятой Троицы». Но ведь это — анекдотическое, баснословное невежество. Судить по этим случаям о всем Русском народе могли только люди недоброжелательные к России, не потому, чтобы они не имели других сведений об истинном отношении ее к Святителю, но потому, что они имели своею целью издаваться над ее верованиями вообще, и в частности — над ее благоговением к Чудотворцу. Они были или настолько недальновидны, что не предвидели, или настолько недобросовестны, что не боялись опровержения в будущем своих намеренно ложных суждений о России и почитаемом ею святом Угоднике. Для нас однако важны и эти лжесвидетельства, и мы привели их потому, что они не менее хорошо, чем и все другие свидетельства, служат нашей цели (хотя и другим образом) — выяснить все величие славы, всю силу благоговения, все усердие чествования Чудотворца Мирликийского в России того времени, конца XVII и начала XVIII веков. Вещи часто выясняются своими противоположностями. Необходимая истина становится очевидной из невозможности другого суждения по его ложности. Правда проявляется сильнее на фоне соседней неправды. Намеренно до ложности преувеличенные свидетельства иностранцев указывают несомненно только на высоту истинного почитания святого Николая в нашем отечестве. Адаптировано из: Житие и чудеса Св. Николая Чудотворца, архиепископа Мирликийского и слава его в России. Составили А. Вознесенский и Ф. Гусев. С.-Петербург. Синодальная Типография, 1899. Репринтное издание, С-Пб, Изд-во «Царское Дело», 1999. С. 452-466. Местами не безупречно. Признать Гваньини «путешествующим» - это слишком, да и Герберштейна современником Олеария – тоже чересчур. Ну а Мильтон – тот еще очевидец.

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: крылов (---.baltnet.ru) Date:   11-19-04 14:18 Как Русская православная церковь, так и мусульманские проповедники давно желали обратить непокорный народ в свою веру. Однако традиционная религия оказалась сильнее всех нововведений. Часть религиозных воззрений христианства и ислама были просто адаптированы к марийским реалиям. Так, крестьянский заступник – святой Николай, чрезвычайно популярный среди простого люда по всей России вошел в марийский пантеон как Николо Юмо (Никола Бог). А один из мусульманских проповедников, Иш-Мухаммед, целых 36 лет руководивший в 16 веке исламской школой в марийском селе, и вовсе стал после смерти языческим героем. Может быть такой же была русская вера

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: dist (83.102.161.---) Date:   11-19-04 14:32 Да, похоже на правду.

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: Нищий (---.avangard.ru) Date:   11-19-04 14:45 Интересно в этом смысле у йезидов еще. У них мусульманские святые занимают видное место в ангелической иерархии.

Мдя...

Author: Феоктистов (81.19.73.---) Date:   11-19-04 18:29 Куды столько напостили?! Вы бы еще "Евгения Онегина" запузырили. С вариантами и комментариями. пардон.

Re: Это не ко мне

Author: sezam (62.85.106.---) Date:   11-20-04 12:22 зайдите на www.kuraev.ru (к примеру) найдите какого-нибудь иудея (там все пишут свою конфессию) и спросите. мне сказали именно то, что я написал. Я же в этом сомневаюсь. Я около месяца переписывался с одним профессором из Иерусалима.

Re: Это не ко мне

Author: Нищий (---.Moscow.dial.rol.ru) Date:   11-20-04 14:01 sezam Написал: > Я же в этом сомневаюсь. Я тоже поэтому и попросил Вас рассказать чем же они различаются по мнению "специалистов". > Я около месяца переписывался с одним профессором из Иерусалима. Из ортодокальных евреев профессор?

И в чем же суть? (-)

Author: A2 (---.starnet.ru) Date:   11-20-04 16:59 ?

Неправда Ваша

Author: Ordusofob (---.msk.skylink.ru) Date:   11-21-04 01:51 Алексей Жариков Написал: > Все они - Иисус, Моисей, Магомет, Будда, Николай, Георгий, Илья > - пророк, даже Ходжа Насреддин, похожи друг на друга, как капли > воды. И истории о них о всех, в терминах Носовского и Фоменко, > имеют ярко выраженные параллели. Даже если это на самом деле > когда - то были совершенно разные люди, теперь они все слились > воедино, как, собственно, вся История до Смуты. Как сказал бы > Пелевин, от всех этих отражений осталась только идея о "главном > народном герое - боге". > > Так что совершенно неважно, как этого народного бога называли - > Николаем или Иисусом - суть веры от этого совершенно не > менялась. Ну конечно, похожи - две руки, две ноги, посредине морда. Ну просто близнецы. Если же не стебаться, то Иисус, Моисей, Магомет и Будда - совершенно разные ребята. И суть веры в этих ребят - тоже совершенно разная. На эту темы написаны кучи книжек, и не моя задача - их пересказывать. Хотя вполне возможны такие точки зрения, с которых эти разницы не различимы. Например - у ленинско-сталинских большевичков, которые все на свете плющили борьбой классов. Какова Ваша точка зрения, и чем эти разницы плющите Вы - не знаю.

Re: Неправда Ваша

Author: Алексей Жариков (---.ipt.aol.com) Date:   11-21-04 02:37 А вы с другой стороны смотрите - что между ними общего. И найдете настолько много общего, что по теории вероятности, у разных людей столько общего быть не должно! Причем в весьма специфических деталях. Например, Иисус и Будда. Начали служение в одинаковом возрасте - Иисус "лет тридцати", Будда в 29 лет. Сначала оба практиковали аскетизм (глава об искушении Иисуса дьяволом в пустыне), затем от него оба отказались. Иисус давал "живую воду" - Будда - "бодхи", и то и другое предназначалось для "просветления" (или было самим просветлением, что не суть важно). К родным своим во время своего служения оба относились плохо - отказывались признавать их. Даже проповедовали одними и теми же словами - утверждали, что их учение имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит, имеющий разум (сердце в Новом Завете, что,кстати, по арабски звучит точно также, как русское слово голова) да уразумеет! Эту очень специфическую формулировку и Иисус и Будда повторяют в своих речах неоднократно. Ну и про внешний вид никого из них до нас не дошло абсолютно никакой информации, если уж на то пошло. Неужели этого недостаточно, чтобы не считать "биографии" Христа и Будды совершенно различными и никак не пересекающимися друг с другом?

Михаил

Author: Алексей Жариков (---.ipt.aol.com) Date:   11-21-04 02:41 Архангел Михаил - тот же Георгий, тоже Змия повергает. Их даже рисуют похоже, только Михаил пеший, а Георгий на коне.

Re: И в чем же суть? (-)

Author: Алексей Жариков (---.ipt.aol.com) Date:   11-21-04 02:52 Знал бы прикуп - жил бы в Сочи! Есть у меня, разумеется, пара наблюдений на этот счет. Фиг с ними - с богами. Сравните истории правящих династий до Смуты, например, в Казани и в Стамбуле. Биографии действующих лиц как будто списаны друг с друга и регулярно воспроизводятся. Даже имена похожи. Можете другие страны добавить - Англию и Францию, например. Выглядит это так, как будто все, что было до Смуты, отобразилось в той Истории, которую мы теперь знаем, как в кривых зеркалах.

Re: Это не ко мне

Author: sezam (62.85.106.---) Date:   11-21-04 17:00 Нищий Написал: > Из ортодокальных евреев профессор? Точно не скажу, но в вопросах разбирался, не зря околачивался "у Кураева". Разумеется, никаких сомнений в традиционной истории. Исключительно хорошо писал по русски, хотя уверял, что не эмигрант :). Жаль, та переписка не сохранилась. Но он однозначно уверял (а я должен был однозначно ВЕРИТЬ), что имена Бога Аллах и Элохим имеют АБСОЛЮТНО разную природу и ничего общего в принципе, кроме случайного и очень незначительного созвучия. То есть постановка вопроса "в чем отличия?" получалась некорректой. Сам-то я считаю, что это и есть одно и то же, ну с минимальными отличиями.

Re: Русский бог (buch) Николай

Author: Дедок (193.16.208.---) Date:   11-22-04 07:21 Крест схимнический, или “Голгофа” Во времена Иисуса Христа приговоренных к казни на кресте преступников заставляли самих нести на себе это орудие к Лобному месту. И Спасителя мира казнили как преступника. Он нес свой тяжелый крест на Голгофу Сам. Смерть Христа на кресте придала кресту Голгофы славу на все времена. Он стал символом восстания из мертвых и обретения вечной жизни в Царствии Иисуса Христа, величайшим символом силы и власти Христовой.С XI века этот осьмиконечный крест под нижней косой перекладиной имеет символическое изображение головы Адама. По преданию, именно на Голгофе, где распят Христос, был погребен праотец человечества Адам. В XVI веке на Руси около изображения Голгофы появились обозначения “М.Л.Р.Б.” — место Лобное распят бысть (Голгофа в переводе с еврейского — Лобное место). На крестах “Голгофа” можно увидеть и другие надписи “Г. Г.” — гора Голгофа, “Г. А” — глава Адамова. На изображениях Голгофы кости рук, лежащие перед головой, изображаются правая на левой, как-при погребении или причащении. Буквы “К” и “Т”, изображаемые вдоль креста, означают копие сотника Лонгина и трость с губкой. Крест “Голгофа” возвышается на ступеньках, которые символизируют путь Христа на Голгофу. Всего изображается три ступени, они обозначают веру, надежду и любовь. Надписи “IC” “ХС” — имя Иисуса Христа помещаются над средней перекладиной, а под ней помещено слово “Ника” — что означает Победитель. На титле или около нее — “СНЪ БЖIЙ” — Сын Божий. Иногда вместо нее помещается аббревиатура “I.Н.Ц.И.” — Иисус Назорей Царь Иудейский. Над титлом видим слова “ЦРЬ СЛВЫ” — Царь Славы. Второе название — “схимнический” — этот крест получил потому, что именно такие кресты положено вышивать на облачении великой и ангельской схимы — три креста на парамане и пять на куколе — на челе, на груди, на обоих плечах и на спине. Еще крест “Голгофа” также изображается на погребальном саване, который знаменует сохранение обетов, данных при крещении. Рисунок к сожалению не получился

Forum List  |  Threaded View

Newer Topic  |  Older Topic

This thread is closed