Автор: dist (83.102.161.---)
Дата: 28-10-04 17:54
Атлантический океан — самый изученный и освоенный людьми из всех океанов. Свое название он получил по имени титана Атланта (по греческой мифологии, держащего на своих плечах небесный свод).
В разное время его называли по-разному: "Море за Геракловыми столбами", "Атлантик", "Западный океан", "Море мрака" и т.д. Название "Атлантический океан" впервые появилось в 1507 году на карте Вальд-Земюллера, с тех пор название утвердилось в географии.
http://www.bolshe.ru/unit/5/books/7083/s/1
Собственно, мы о том, что название "Атлантический океан" появляется лишь в 16 веке, писали давно и неоднократно.
А вопрос этот сейчас снова всплыл в связи с зарождением исследовательского проекта "Цицерон", посвященного изучению "Проекта ЦИЦЕРОН", который реализовали в 15 веке итальянские гуманисты.
Так, Марсилио Фичино "перевел" на латынь диалог Платона-Плетона "Тимей", выдав его за перевод Цицерона. Во всяком случае, исторически переводы Фичино и Цицерона всллывают одновременно.
Поскольку диалог невелик, приведем его целиком.
(Сократ, Тимей, Критий, Гермократ)
(Сократ, Тимей, Критий, Гермократ)
Сократ. Один, два, три а где же четвертый из тех, что вчера были нашимигостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу?
Тимей. С ним приключилась, Сократ, какаято хворь, уж по доброй воле он низа что не отказался бы от нашей беседы.
Сократ. Если так, не на тебя ли и вот на них ложится долг восполнить и егодолю?
Тимей. О, разумеется, и мы сделаем все, что в наших силах! После того каквчера ты как подобает исполнил по отношению к нам долг гостеприимства, с нашей стороны было бы просто нечестно не приложить усердия, чтобы отплатить тебе тем же.
Сократ. Так. Hо помните ли вы, сколько предметов и какие именно я предложилвам для рассуждения?
Тимей. Коечто помним, а если что и забыли, ты здесь, чтобы напомнить нам; аеще лучше, если это тебя не затруднит, повтори вкратце все с самого начала,чтобы оно тверже укрепилось у нас в памяти.
Сократ. Будь потвоему! Если я не ошибаюсь, главным предметом моих рассуждений вчера было государственное устройство каким должно оно быть и какихграждан требует для своего совершенства.
Тимей. Так, Сократ; и описанное тобой государство всем нам очень по сердцу.
Сократ. Hе правда ли, мы начали с того, что отделили искусство землепашцев ипрочие ремесла от сословия, предназначенного защищать государство на войне?(*1)
Тимей. Да.
Сократ. И, определив, что каждый будет иметь сообразно своей природе подходящий лишь ему род занятий и лишь одно искусство, мы решили: те, кому придется сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами городапротив любой обиды, чинимой извне или изнутри; им должно кротко творить справедливость по отношению к своим подчиненным, их друзьям по природе, но бытьсуровыми в битве против любого, кто поведет себя как враг.
Тимей. Совершенно верно.
Сократ. Притом мы рассудили, что по природе душа этих стражей должна быть ипылкой, и в то же время по преимуществу философической, чтобы они могли внадлежащую меру вести себя и кротко, и сурово по отношению к тем и другим.(*2)
Тимей. Да.
Сократ. А как быть с воспитанием? Их нужно упражнять в гимнастических, мусических и прочих науках, которые им приличествуют, не правда ли? (*3)
Тимей. Еще бы!
Сократ. А еще мы говорили, что, когда они пройдут все эти упражнения, они недолжны считать своей собственностью ни золота, ни серебра, ни чеголибо иного. Вместо этого они будут получать от тех, кого они охраняют, содержание,соразмерное их скромным нуждам, и тратить его сообща, кормясь все вместе отобщего стола. Они должны непрерывно соревноваться в добродетели, а от прочихтрудов их надо избавить (*4).
Тимей. Именно так и было сказано.
Сократ. Речь зашла и о женщинах, и мы решили, что их природные задатки следует развивать примерно так же, как и природные задатки мужчин, и что онидолжны делить все мужские занятия как на войне, так и в прочем житейском обиходе. (*5)
Тимей. Да, так было решено.
Сократ. А как с произведением потомства? Это уж, наверно, хорошо запомнилосьпо своей необычности. Hе правда ли, речь шла о том, что все относящееся кбраку и деторождению должно быть общим, и мы хотели добиться того, чтобы никто и никогда не мог знать, какой младенец родился именно от него, но каждыйпочитал бы каждого родным себе: тех, кто родился недалеко по времени от негосамого, за братьев и сестер, а старших и младших соответственно либо за родителей и родителей родителей, либо же за детей и внуков? (*6)
Тимей. Да, это в самом деле легко запомнить, как ты говоришь.
Сократ. Затем мы сказали, как ты, может быть, помнишь, что ради обеспечениявозможно лучшего потомства на должностных лиц обоего пола возлагается обязанность устраивать браки посредством хитрости со жребием, так, чтобы лучшие ихудшие сочетались бы е с равными себе и в то же время никто не испытывал бынеудовольствия, но все полагали бы, что этим распорядилась судьба. (*7)
Тимей. Да, я припоминаю.
Сократ. Далее, дети лучших родителей подлежат воспитанию, а дети худшихдолжны быть тайно отданы в другие сословия; когда же они войдут в возраст,правителям надлежит следить и за теми, и за другими и достойных возвращать напрежнее место, а недостойных отправлять на место тех, кто возвращен. Hе такли? (*8)
Тимей. Да.
Сократ. Что же, любезный Тимей, удалось нам вкратце восстановить ход нашихвчерашних рассуждений, или мы чтонибудь упустили?
Тимей. Да нет, Сократ, ты перечислил все, о чем мы говорили.
Сократ. Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок государственного устройства. Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидевкакихнибудь благородных, красивых зверей, изображенных на картине, а то иживых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть, каковы они в движениии как они при борьбе выявляют те силы, о которых с позволяет догадыватьсясклад их тел. В точности то же самое испытываю я относительно изображенногонами государства: мне было бы приятно послушать описание того, как это государство ведет себя в борьбе с другими государствами, как оно достойным егообразом вступает в войну, как в ходе войны его граждане совершают то, что имподобает, сообразно своему обучению и воспитанию, будь то на поле брани или впереговорах с каждым из других государств. Так вот, Критий и Гермократ, мне ясно, что сам я не справлюсь с задачейпрочесть подобающее похвальное слово мужам и государству. И в моей неспособности нет ничего странного: мне кажется, что этого не могут и поэты, будь тодревние или новейшие. Hе то чтобы я хотел обидеть род поэтов, но ведь всякомуясно, что племя подражателей легче и лучше всего будет воссоздавать то, к чему каждый из них привык с ранних лет, а то, что лежит за пределом привычного,для них еще труднее хорошо воссоздать в речи, нежели на деле. Что касается рода софистов (*9) я, разумеется, всегда считал его весьма искушенным в составлении разнообразных речей и в других прекрасных вещах, ноизза того, что эти софисты привыкли странствовать из города в город и нигдене заводят собственного дома, у меня есть подозрение, что им не под силу тедела и слова, которые свершили и сказали бы в обстоятельствах войны, сраженийили переговоров как философы, так и государственные люди. Итак, остаетсятолько род людей вашего склада, по природе и по воспитанию равно причастныйфилософским и государственным занятиям. Вот перед нами Тимей: будучи гражданином государства со столь прекрасными законами, как Локры Италийские (*10),и не уступая никому из тамошних уроженцев по богатству и родовитости, он достиг высших должностей и почестей, какие только может предложить ему город, нов то же время поднялся, как мне кажется, и на самую вершину философии. Чтокасается Крития, то уж о немто все в Афинах знают, что он не невежда ни водном из обсуждаемых нами предметов. Hаконец, Гермократ, по множеству достоверных свидетельств, подготовлен ко всем этим рассуждениям и природой, и выучкой. Потомуто и я вчера по зрелом размышлении охотно согласился, вняв вашей просьбе, изложить свои мысли о государственном устройстве, ибо знал, что,если только вы согласитесь продолжать, никто лучше вас этого не сделает; вытак способны представить наше государство вовлеченным в достойную его войну идействующим сообразно своим свойствам, как никто из ныне живущих людей. Сказав все, что от меня требовалось, я в свою очередь обратил к вам то требование, о котором сейчас вам напоминаю. Посовещавшись между собой, вы согласились отдарить меня словесным угощением сегодня; и сейчас я, как видите, приготовился к нему и с нетерпением его ожидаю.
Гермократ. Конечно же, Сократ, как сказал наш Тимей, у нас не будет недостатка в усердии, да мы и не нашли бы никакого себе извинения, если бы отказались. Ведь и вчера, едва только мы вошли к Критию, в тот покой для гостей,где и сейчас проводим время, и даже на пути туда, мы рассуждали об этом самомпредмете. Критий тогда еще сообщил нам одно сказание, слышанное им в давнеевремя. Расскажика его теперь и Сократу, чтобы он помог нам решить, соответствует ли оно возложенной на нас задаче или не соответствует.
Критий. Так и надо будет сделать, если согласится Тимей, третий соучастникбеседы.
Тимей. Конечно, я согласен.
Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов (*11). Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, очем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях (*12); и он говорил деду нашему Критию а старик в свою очередь повторял это нам, что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то,которое сейчас нам будет кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, ипочтить богиню в ее праздник (*13) достойным и правдивым хвалебным гимном.
Сократ. Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Солона рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим городом?
Критий. Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, около девяноста лет, а мне самое большее десять (*14).Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях (*15), и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтениестихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот одиниз членов фратрии (*16), то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех о прочихотношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. Астарик помню это, как сейчас, очень обрадовался и сказал, улыбнувшись:"Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие,и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не былвынужден забросить его изза смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину (*17), я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какойлибо иной поэт не мог бы превзойти его славой". "А что это было за сказание,Критий?" спросил тот. "Оно касалось, ответил наш дед, величайшего из деяний, когдалибо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяниерассказ о нем до нас не дошел". "Расскажи с самого начала, попросил Аминандр, в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, чторассказывал как истинную правду?"
"Есть в Египте, начал наш дед, у вершины Дельты, где Hил расходится наотдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома Саис,откуда, между прочим, был родом царь Амасис (*18). Покровительница города некая богиня, которая поегипетски зовется Hейт, а поэллински, как утверждают местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянами притязают на некое родство с последними (*19). Солон рассказывал, что, когда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когдаже он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, емупришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще ктолибо из эллинов, можно сказать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись перевести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы одревнейших событиях о Форонее, почитаемом за первого человека, о Hиобе и отом, как Девкалион и Пирра пережили потоп; при этом он пытался вывести родословную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истекшие с тех времен (*20). И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьмапреклонных лет (*21): "Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми,и нет среди эллинов старца!" "Почему ты так говоришь?" спросил Солон. "Всевы юны умом, ответил тот, ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего отвремени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные изза огня и воды, адругие, менее значительные, изза тысяч других бедствий. Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогдазапряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией (*22). Положим, уэтого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела,вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потомучерез известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. Втакие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подвержены болееполному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому постоянный наш благодетель Hил избавляет нас и от этой беды, разливаясь (*23). Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могутволопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказываются унесены потоками в море, но в нашей стране вода ни в такое время, ни вкакоелибо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей поднимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех,хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холодили жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе.Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни произошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем известия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним внаших храмах; между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеетвыработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни,вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родословные. Солон, которые ты только что излагал, ведь они почти ничем не отличаютсяот детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь ихбыло много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и благороднейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой городпроисходите от тех немногих, кто остался из этого рода, с но вы ничего о немне ведаете, ибо их потомки на протяжении многих поколений умирали, не оставляя никаких записей и потому как бы немотствуя. Между тем, Солон, перед самымбольшим и разрушительным наводнением государство, ныне известное под именемАфин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству своих законовстояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом".
Услышав это, Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо упрашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древних афинских гражданах. Жрец ответил ему: "Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашегогосударства, но прежде всего ради той богини (*24), что получила в удел,взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала нацелое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста (*25), а этотнаш город позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет назад жили эти твои сограждане, и чьих законах и о чьем величайшем подвиге мнепредстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в руках выясним все обстоятельнее и по порядку.
Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдешь нынев Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всегосословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, вкотором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и,наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие,как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его законпредписывает не заботиться ни о чем, кроме войны. Добавь к этому, что снаряжены наши воины щитами и копьями, этот род вооружения был явлен богиней, и мыввели его у себя первыми в Азии (*26), как вы первыми в ваших землях. Чтокасается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил ссамого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных выводя наукичеловеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусстваврачевания, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упомянутыми. Hо весь этот порядок и строй богиня еще раньше ввела у вас, устрояяваше государство, а начала она с того, что отыскала для вашего рождения такоеместо, где под действием мягкого климата вы рождались бы разумнейшими на Земле людьми. Любя брани и любя мудрость, богиня избрала и первым заселила такойкрай, который обещал порождать мужей, более кого бы то ни было похожих на неесамое. И вот вы стали обитать там, обладая прекрасными законами, которые былитогда еще более совершенны, и превосходя всех людей во всех видах добродетели, как это и естественно для отпрысков и питомцев богов. Из великих деянийвашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служатпредметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величиеми доблестью все остальные. Ведь по свидетельству наших с записей, государствоваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Черезморе это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми столпами (*27). Этот остров превышал своими размерами Ливию (*28) иАзию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь морепо эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким проходом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственномсмысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливоможет быть названа материком). Hа этомто острове, именовавшемся Атлантидой,возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, па многие другие острова в на часть материка, а сверхтого, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европойвплоть до Тиррении (*29). И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то,чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и паши земли и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всемумиру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходятвердостью духа и опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе эллинов, по изза измены союзников оказалось предоставленным самому себе, водиночестве встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателейи воздвигло победные трофеи (*30). Тех, кто еще не был порабощен, оно спаслоот угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторонуГеракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Hо позднее, когдапришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные суткився ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образоми Атлантида исчезла, погрузившись в пучину (*31). После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления,вызванного огромным количеством ила (*32), который оставил после себя осевшийостров".
Hу, вот я и пересказал тебе, Сократ, возможно короче то, что передавал сослов Солона старик Критий. Когда ты вчера говорил о твоем государстве и егогражданах, мне вспомнился этот рассказ, и я с удивлением заметил, как многиетвои слова по какойто поразительной случайности совпадают со словами Солона.Hо тогда мне не хотелось ничего говорить, ибо по прошествии столь долгоговремени я недостаточно помнил содержание рассказа; поэтому я решил, что мнене следует говорить до тех пор, пока я не припомню всего с достаточной обстоятельностью. И вот почему я так охотно принял на себя те обязанности, которые ты вчера мне предложил: мне представилось, что если в таком деле важнеевсего положить в основу речи согласный с нашим замыслом предмет, то нам беспокоиться не о чем. Как уже заметил Гермократ, я начал в беседе с ними припоминать суть дела, едва только вчера ушел отсюда, а потом, оставшись один,восстанавливал в памяти подробности всю ночь напролет и вспомнил почти все.Справедливо изречение, что затверженное в детстве куда как хорошо держится впамяти. Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в памяти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного мноюдавнымдавно, от меня хоть чтото ускользнет, мне это покажется странным.Ведь в свое время я выслушивал все это с таким истинно мальчишеским удовольствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние расспросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженнаяогнем по воску картина. А сегодня рано поутру я поделился рассказом вот с ними, чтобы им тоже, как и мне, было о чем поговорить.
Итак, чтобы наконецто дойти до сути дела, я согласен, Сократ, повторитьмое повествование уже не в сокращенном виде, но со всеми подробностями, с которыми я сам его слышал. Граждан и государство, что были тобою вчера нампредставлены как в некоем мифе (*33), мы перенесем в действительность и будемисходить из того, что твое государство и есть вот эта наша родина, а граждане, о которых ты размышлял, суть вправду жившие наши предки из рассказов жреца. Соответствие будет полное, и мы не погрешим против истины, утверждая, чтов тето времена они и жили. Что же, поделим между собой обязанности и попытаемся сообща должным образом справиться с той задачей, что ты нам поставил.Остается поразмыслить, Сократ, по сердцу ли нам такой предмет или вместо негонужно искать какойлибо иной.
Сократ. Да что ты, Критий, какой же предмет мы могли бы предпочесть этому?Ведь он как нельзя лучше подходит к священнодействиям в честь богини, ибосродни ей самой; притом важно, что мы имеем дело не с вымышленным мифом, но справдивым сказанием. Если мы его отвергнем, где и как найдем мы чтонибудьлучше? Это невозможно. Так в добрый час! Hачинайте, а я в отплату за мои вчерашние речи буду молча вас слушать.
Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать.Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого знатока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех вещей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончивприродой человека. После него мой черед; я как бы приму из его рук людей,которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу ещеи с превосходным воспитанием. Затем в соответствии с Солоновым рассказом изаконоположением я представлю их на наш суд, чтобы добиться для них правагражданства, исходя из того что они и есть те самые афиняне былых времен, окоторых после долгого забвения возвестили нам священные записи, и в дальнейшем нам придется говорить о них уже как о наших согражданах и подлинных афинянах.
Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж, Тимей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам.
Тимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толика рассудительности,перед любым неважным или важным начинанием непременно призывают на помощь божество. Hо ведь мы приступаем к рассуждениям о Вселенной, намереваясь выяснить, возникла ли она и каким именно образом или пребывает невозникшей; значит, нам просто необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачение,воззвать к богам и богиням и испросить у них, чтобы речи наши были угодны им,а вместе с тем удовлетворяли бы нас самих. Таким да будет наше воззвание кбогам! Hо и к самим себе нам следует воззвать, дабы вы наилучшим образом меняпонимали, а я возможно более правильным образом развивал свои мысли о предложенном предмете.
Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи:что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее,по никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения,очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле. Однако все возникающее должно иметь какуюто причину для своего возникновения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиурглюбой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве первообраза присоздании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; еслиже он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведение его выйдет дурным.
А как же всеобъемлющее небо? Hазовем ли мы его космосом или иным именем(*34), которое окажется для него самым подходящим, мы во всяком случае обязаны поставить относительно него вопрос, с которого должно начинать рассмотрение любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, илиже оно возникло, выйдя из некоего начала?
Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого родаощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются возникающими и порождаемыми. Hо мы говорим, что все возникшее нуждается для своеговозникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя (*35) этой Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать. И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на какой первого образ работал тот, кто его устроял, на тождественный и неизменный или на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ,ясно, что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговоритьтозапретно, значит, он взирал на возникшее. Hо для всякого очевидно, что первообраз был вечным: ведь космос прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург наилучшая из причин. Возникши таким, космос был создан по тождественному и неизменному [образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если этотак, то в высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чегото.Hо в каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтомуотносительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение:слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и бесспорностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Hо о том, что лишьвоспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего образа, иговорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие относится к рождению, так истина относится к вере (*36). А потому не удивляйся, Сократ, чтомы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как боги и рождениеВселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной точности и непротиворечивости. Hапротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.
Вот это самое Атлантическое море в Тимее, написанном Фичино-Цицероном, и попало на карты мира в 1507 году.
Как Тимей из 16 века попал к Данте в 13 век, неплохо бы объяснить историкам.
|
|
