Автор: Мое сиятельство (148.246.141.---)
Дата: 29-07-04 09:21
Focus 29 июля 2004
Ни одного аргумента для московского таксиста
Борис Райтшустер
То, что для немцев является кризисом, многим русским кажется
райской мечтой: в ответ на сетования по поводу спада экономики
москвичи лишь качают головой.
"Что? У вас кризис? В Германии?" – таксист с широченными усами и
шевелюрой, больше похожей на меховую шапку, уставился на меня с
открытым ртом и в страхе крутанул руль в сторону гранитного
парапета набережной. Мы чуть было не свалились в мутные воды
Москвы-реки. А ведь я всего лишь хотел чуть снизить цену.
Пассажир в роли дойной коровы
Будь то частный извозчик, который по окончании рабочего дня
повышает за рулем свой скудный доход, или официальный таксист в
тяжелой "Волге", – некоторые водители все еще воспринимают
иностранцев скорее как дойных коров, чем как пассажиров. На
первый взгляд, цена на поездку в московском такси кажется
договорной. Однако, в действительности, судя по всему, существуют
психологически тонко просчитанные тарифы.
С того, кто хорошо одет и к тому же называет конечную цель свой
поездки с легким акцентом, возьмут на 50% больше. Ломаный
русский язык в сочетании с галстуком приводит к удорожанию проезда вдвое. Но особенно дорого
ценятся пассажиры, не знающие никакого языка, кроме английского: солидным бизнесменам, весь облик
которых свидетельствует об их американском происхождении, поездка на такси обойдется уже втрое
дороже.
Психологическая война из-за стоимости проезда
Будучи студентом, я, чтобы сэкономить деньги, часто выдавал себя за латыша – тогда прибалтов возили
по "внутреннему" тарифу. Но после того как Прибалтика вступила в ЕС, я предпочитаю заказывать такси
в фирмах, работающих по фиксированным ценам. Но если мне все же приходится ловить первую
попавшуюся машину прямо на улице, как это принято в Москве, я торгуюсь, используя методы
психологического давления.
Была ли причина в грузинском вине или в том, что древние "жигули", притормаживая около меня,
скрипели, словно вот-вот рассыплются от старости, я допустил ошибку, простительную только новичку:
я не договорился о цене до того, как сел в машину. И к кому, к частнику! Путь к вымогательству был тем
самым открыт.
Не успела ржавая колымага с дребезжащим мотором двинуться по Остоженке в направлении храма
Христа Спасителя и набережной, как водитель – этакая смесь из Алена Делона и кавказского пастуха –
принялся меня оценивать, причем в самом прямом смысле этого слова.
Натовская тактика в битве за цену
"Вы откуда?", – спросил меня водитель с голосом, низким, как контрабас. В машине пахло бензином и
дешевыми духами предыдущих пассажиров, "Красной Москвой". Стоило мне только произнести: "Из
Германии", – как на его лице заиграла улыбка, а широченные усы задрожали. Как человек испорченный,
я никак не мог поверить, что его радость вызвана одной лишь глубокой любовью к Германии. Поэтому
когда он ответил: "Прекрасная страна и очень богатая", – я испугался не на шутку: он набивает цену,
сказал я себе.
"Мы, немцы, сейчас беднее многих русских; перед вашими олигархами мы как сельский поп перед
патриархом", – отвечал я, переходя от обороны к наступлению – совсем в духе прежнего военного девиза
НАТО, обращенного к странам Варшавского договора. "У вас все развивается, а у нас экономический
кризис", – добавил я. И тут я был сбит с мысли. Вернее, машина чуть было не влетела в парапет
набережной.
"Рухнули банки? "
Вместо того, чтобы смотреть на дорогу, несостоявшийся пилот "Формулы-1" повернул голову в сторону
пассажирского сиденья: "Господи! Банки рухнули? Люди не могут вернуть свои деньги?" Я покачал
головой. "Валюта? Евро пришел конец?" Я снова лишь покачал головой. "Проблемы с продуктами?" –
"Нет". – "Всюду очереди?" – "Только в супермаркете по субботам"; наконец, мне удалось пробить брешь в
потоке его речи: "Нет, просто минимальный рост, экономия на всем, например, на здравоохранении".
Бравый борец с московским хаосом на дорогах снова прервал меня: "Значит, теперь вы должны платить
за все операции из собственного кармана, как и мы?" Я покачал головой и боязливо посмотрел в
направлении парапета, который опять находился от нас в опасной близости. "Нет, нет, все не настолько
плохо, просто раз в квартал нужно платить по 10 евро за визиты к врачу". Мой водитель горько
усмехнулся, его усы вздрогнули: "Ха! Мне пришлось заплатить тысячу долларов за операцию на челюсти
моей матери, а для вас 10 евро – это уже кризис?"
Сокращение при пении осанны
Это было ошибкой называть цифру 10, подумалось мне. К тому же он еще сказал, что поездка с ним
обойдется мне не дешевле визита к врачу. "Сильно сокращаются пособия по безработице, скоро их
снизят до размера социальных", – поспешно добавил я. Для разнообразия он повернул машину не к
парапету, а налево, в направлении встречного потока и красной кирпичной кремлевской стены.
"Пособие по безработице? Социальное пособие? Сокращение? У нас здесь вообще нечего сокращать!" Он
посмотрел на меня непонимающим взглядом, словно я пожаловался на сокращения при распределении
манны небесной или пении осанны в раю: "Ну, нам бы ваши заботы! Хотел бы я, чтобы у нас был такой
кризис!"
Что русскому здорово, то немцу смерть, гласит старая русская поговорка, которую возводят к
национальной гордости – поэту Пушкину. И сегодня ее не редко услышишь, сидя вдвоем за бутылкой
водки. Теперь, очевидно, это выражение следует несколько модернизировать: что русскому райская
мечта, то немцу кризис.
Следы сочувствия
Сокращения рождественских и отпускных выплат тоже не помогут мне в переговорах, говорю я себе.
Словом, я пробовал изменить тактику: "Рабочий день снова увеличивается и даже не исключено, что
сократится отпуск".
Наконец, у меня затеплилась надежда: на его лице появились следы сочувствия, лоб нахмурился,
кончики усов опустились. "Как долго вам придется работать? И какой отпуск у вас сейчас? Что? Шесть
недель? В полтора раза больше, чем у нас? 40 часов в неделю? Так я в своей химической лаборатории
больше работаю, за 200 евро в месяц – и каждый день после работы вожу пассажиров!"
Кризис – это не аргумент
Никаких аргументов, способных повлиять на цену, в голову мне больше не приходит. Но, слава Богу, мы
уже почти дома. Ни один из моих доводов не попал в цель, наш кризис ни на что не годится, сказал я
себе и вместо обычных ста рублей (приблизительно 3 евро) за дорогу домой приготовился заплатить
150.
Мой рыцарь набережных со скрежетом остановил своего ржавого стального коня. "Давай, сойдемся на
70 рублях, потому что ты – это ты, и мне было с тобой интересно", – совершенно неожиданно сказал он
и широко улыбнулся: "И передай привет Германии! Там живет мой брат! И ему очень нравится".
Я кладу сторублевку на пыльную приборную панель рядом с маленькой пластмассовой иконкой. "Сдачи
не надо", – говорю я тихо и пожимаю протянутую мне руку. Прощание было настолько сердечным, что
он чуть не притянул меня к своим усам. Я ушел пристыженный, и в голове у меня вертелся почти что
непристойный вопрос: не заключается ли наш кризис, в частности, в том, что мы о нем слишком много
думаем?
Настоящая правда всегда неправдоподобна.
|
|
