Автор: Козлов Евгений (212.188.76.---)
Дата: 07-07-04 22:14
очень интересные рассуждения, ложащиеся очень хорошо и в мои представления о социальных процессах:
--------------------------------------------------------------------------
3.2. Единство партии
Как известно, резолюцию о единстве партии и запрете в ней фракций принял 10-й съезд ВКП(б). Считается сейчас, что именно эта резолюция сыграла если не решающую, то важную роль в дальнейшей истории страны. Что в ней корни недемократической системы власти, что с ее помощью Сталин сумел разгромить оппозицию и встать во главе партии и государства, что ей партия обязана культом личности и массовыми репрессиями и так далее и так далее – стандартный набор обвинений.
К этому эпизоду следует присмотреться повнимательней. Только что закончилась Гражданская война, во время которой, между прочим, партия тоже не всегда была единой: дискуссии велись, и достаточно острые. Один только раскол по поводу Брестского мира мог в считанные дни похоронить и партию, и ее власть. Что бы в тот период поставить вопрос о единстве партии? Так ведь нет. А вот когда непосредственная угроза была ликвидирована, вдруг принимается такое решение.
Естественно, всегда найдется тьма желающих объяснить этот шаг тем, что, мол, недемократизм и нетерпимость к чужому мнению изначально заложены в коммунистической идеологии. При желании они могут найти массу примеров из предшествующей и последующей истории коммунистических движений, подтверждающих этот тезис. На самом деле, такой подход ничего не объясняет, а лишь позволяет обосновать заранее сформулированную догму.
Более объективные исследователи пытаются найти объяснение в некоторых конкретных событиях того времени. Конечно, Кронштадтский мятеж был серьезным вызовом власти, прежде всего потому, что он опирался на принципиально новый по сравнению с периодом Гражданской войны комплекс идей, которым партия серьезно что-то противопоставить не могла. Но само решение, по-видимому, созрело до Кронштадтского мятежа, а непосредственным, симметричным ответом на него было введение НЭПа.
Некоторые считают, что именно с предстоящим введением НЭПа принятие резолюции и было связано. Мол, партия проявила в этом вопросе необычайную прозорливость, предвидя, что такое серьезное изменение политики в дальнейшем может создать почву для утраты единства партии, и было решено подстраховаться на всякий случай, что, вроде бы, и подтвердилось потом в ходе острой внутрипартийной борьбы в 20-х годах. Но принятие решения впрок, на будущее, не должно было бы сопровождаться такой истерикой, которую, в частности, проявлял Ленин в ходе всей съездовской дискуссии. То есть, я вполне допускаю, что он в тот момент предвидел многое из того, что будет происходить в дальнейшем, но в основе этого предвидения лежали вполне конкретные уже случившиеся события.
Этим событием была пресловутая «дискуссия о профсоюзах». Что так напугало Ленина в этой дискуссии по, в общем-то, второстепенному, случайному вопросу, дискуссии, которую сам он называл «непозволительной роскошью»? Роскошь, пусть даже и непозволительная, вовсе не повод для того, чтобы терять голову, впадать в истерику и принимать решения, аналогичные тому, которое в итоге и было принято. Или Ленин не понимал, что делает? Но тогда о какой прозорливости может идти речь?
Напугала Ленина не сама дискуссия, а механизм, по которому она развивалась. Возможно, историки, которые специально займутся этим вопросом, смогут восстановить по возможности адекватную картину событий, хотя на этот счет у меня есть сомнения, и скоро я скажу почему.
Дискуссия о профсоюзах началась как самый обычный межведомственный конфликт. То ли по вопросу о кадрах, то ли по вопросу о полномочиях – сейчас сказать трудно. И историки, скорее всего, не скажут, поскольку такова обычная природа бюрократических конфликтов: там есть всегда какой-то формальный сюжет, к сути дела отношения не имеющий, и реальная подоплека, которую все знают, но о которой официально никто не говорит. Как бы то ни было, но стороны быстро мобилизовали в свою поддержку руководителей высокого ранга, а поскольку те были фигурами, входившими в политическое руководство государства, то и разрешение конфликта было вынесено на уровень принятия политических решений. И тогда обычный, рядовой межведомственный спор облекся в форму противостояния различных политических платформ. Когда эти политические платформы были вынесены на суд политического органа, большинство членов которого не понимало, что именно лежит в основе разногласий, то дискуссия приобрела уже совсем иной характер, никак не связанный с первоначальным конфликтом.
При этом развитие дискуссии шло одновременно по двум линиям. С одной стороны, по бюрократической, когда члены политического органа группировались по признаку бюрократических кланов, и по политической, когда часть из них отнеслась к проблеме как действительно политической и пыталась решить ее в таком именно качестве. Ну, плюс еще личные взаимоотношения, старые обиды и сведение счетов. Одним словом, сплелся такой клубок, в котором разобраться оказалось практически невозможно. Дело дошло до того, что члены политических органов отказывались разговаривать друг с другом и проводили раздельные заседания, между которыми бегали посредники.
Ленин не сразу принял участие в этой склоке: у него и других забот хватало, а когда вмешался, то, следует отдать ему должное, действовал решительно и умело. Он не стал подробно разбираться во всех нюансах возникновения конфликта. Его изложение событий, когда ему приходилось это делать, было предельно невнятным и отрывочным. Впрочем, те, кто в конфликте участвовал, хорошо понимали, что имеется в виду, а для прочих он специально подчеркивал эпизоды, важные с его точки зрения как человека, относящегося к ситуации с позиции лидера партии и государства.
Первым делом Ленин нашел достаточно широкую, а потому предельно абстрактную, но приемлемую по идеологическим соображениям, формулу, которую применил непосредственно к предмету конфликта, но не к содержанию самого конфликта. Тут годилось все что угодно, лишь бы звучало красиво: отсюда, именно отсюда и родилась загадочная фраза про профсоюзы как школу коммунизма. Далее, он заставил тех участников конфликта, которые в нем выражали бюрократические интересы, вокруг этой формулы «сплотиться». Те и сами были рады это сделать, поскольку не без изумления взирали на последствия своей собственной маленькой бюрократической склоки, справиться с которыми собственными силами были уже не в состоянии. Получившееся таким образом большинство (с примкнувшими к нему лицами, в дискуссии участие не принимавшими) далее обрушилось на тех, кто искренне пытался разрешить так несвоевременно (с точки зрения всех прочих) поднятую политическую проблему. Эти последние были скопом зачислены в синдикалисты и осуждены как раскольники. По отношению к ним все происшедшее выглядело явно несправедливо, но что, спрашивается, было делать. Действительно, тут и Кронштадт, тут и переход к НЭПу.
Как бы то ни было, конфликт был разрешен. Тогда откуда же истерика и жесткие меры? А оттуда, что Ленин понял, что так теперь будет всегда. Что предотвратить перерастание рядовых бюрократических конфликтов в политические склоки в условиях, когда политическое руководство совпадает с верхушкой бюрократии, невозможно. Резолюция о единстве партии ставила определенную преграду для такого развития событий, ибо теперь каждый, кто пытался перевести бюрократический конфликт в политический, вынужден был считаться с угрозой жестких репрессий. То, что при этом уничтожалась нормальная форма разрешения действительно политических конфликтов, в тот момент казалось не столь существенным. Но было ясно, что все принятые меры возникшую проблему не решают и, как показали последующие события, эти опасения были вполне обоснованными.
От шока, полученного во время этого кризиса, Ленин, похоже, так и не оправился. До конца жизни он все время возвращался к проблемам, вставшим перед ним в период дискуссии о профсоюзах. Его завещание в значительной мере посвящено все тем же вопросам. Как ограничить влияние бюрократических интересов на принятие политических решений, как предотвратить угрозу случайного раскола высшего руководства партии, как поставить бюрократию под политический контроль? Между прочим, некоторые из его идей кажутся мне весьма интересными, но в целом ответов на эти вопросы в тот момент времени и в тех условиях не оказалось.
А сталинский «орден меченосцев» - лишь один из отзвуков тех самых рассуждений Ленина.
От Земли к Звёздам!
|
|
