Автор: rvv_ (---.avtlg.ru)
Дата: 21-03-04 16:35
Эксперт, #10 (413) от 15 марта 2004 ПОЛИТИКА
К либеральной империи
Одним из следствий глобализации может стать отмирание национально-освободительных и революционных движений
Владимир Видеман
Прогрессирующая глобализация, которую принято считать началом эпохи постмодерна, несет в себе целый ряд совершенно новых для человечества рисков и шансов. И те и другие многократно обсуждались как экспертным сообществом, так и на уровне многочисленных общественных форумов. Однако, насколько нам известно, никто до сих пор не ставил вопрос об открывающейся в связи с глобализацией перспективе естественного отмирания так называемых национально-освободительных и революционных движений - если, конечно, новая крупномасштабная война не остановит сам процесс глобализации, как это уже случилось однажды, в начале ХХ столетия. Что же дает нам право на такое утверждение? Разберемся по порядку.
Логика объединения
Начнем с национально-освободительных движений. Возьмем конкретный исторический пример: Восточная Европа и Передний Восток, где эти движения в начале прошлого века были особенно сильны. После распада Российской, Австро-Венгерской и Османской империй на территориях этих "тюрем народов" образовался целый ряд независимых национальных государств. Однако упоения независимостью хватило лишь на два-три поколения. Свободные сегодня нации большинства этих стран спят и видят, как бы поскорее вновь войти в транснациональную "либеральную империю" Евросоюза - с единой валютой, унифицированным законодательством и почти (а в ближайшей перспективе - и без "почти") полной открытостью внутренних рынков. Чем в таком случае Европейская империя отличается, скажем, от Австро-Венгерской? Да и от Российской с Османской, где формально соблюдались те же условия?
Разумеется, во всех этих рухнувших империях существовало феодально-колониальное угнетение отдельных этнических и социальных групп правящей элитой, что и способствовало росту регионального национализма. Но времена изменились. Настолько, что современные чехи, венгры и хорваты, напротив, с гордостью подчеркивают свое колониальное прошлое в составе Габсбургской монархии. Прибалты тоже любят щегольнуть германо-шведскими корнями собственной культурно-исторической идентичности. Понятно, что в данном случае речь идет о доказательстве европейских культурных корней, однако сути процесса это не меняет.
Да, Европа стала другой, здесь больше нет формальной дискриминации меньшинств, что позволяет восточноевропейским нациям не опасаться очередного порабощения тем или иным Большим Братом. Но что сделало Европу такой? Ответ прост: глобализация. И чем дальше она развивается, тем меньше вероятность, что какой-либо из народов Евросоюза вдруг восстанет против центральных (в данном случае - брюссельских) властей. Напротив, в европейское сверхгосударство с завидным энтузиазмом рвутся даже такие традиционно свободолюбивые народы, как сербы, албанцы и грузины. А как же независимость? Да кому она, формальная, нынче нужна?
Пример не пожелавшей вступать в ЕС исконно европейской Норвегии - скорее исключение, лишь подтверждающее правило. Да и вряд ли это исключение будет слишком продолжительным: жизнь, так сказать, заставит...
Пойдем дальше. В Европу рвется Турция. Стань она полноценным членом Евросоюза - и курдскую проблему как рукой снимет. Уверен, курды, как и турки, предпочтут войти в ЕС, а не превращаться в изолированных, невыездных маргиналов. То же самое (пока что чисто теоретически) с Грузией. Сегодня в этой стране царит региональный раскол, все нетитульные народы этой "малой империи" хотят в той или иной степени отделиться от Тбилиси. Войди Грузия в Евросоюз - и межнациональные склоки здесь прекратятся. Для начала - на политическом уровне. И даже Израиль, став частью Европы, вынужден будет отказаться от политики апартеида в отношении палестинцев, а те, в свою очередь, от идеи уничтожения еврейского государства. Ну и так далее. О чем все это говорит?
Видимо, о том, что институциональная структура складывающегося европейского сверхгосударства, космополитического в своей стратегической перспективе, позволит (так, по крайней мере, хочется думать) в гораздо большей степени защитить экономические, социальные и политические права всех граждан ЕС, вне зависимости от их национального происхождения, религиозно-культурной идентичности и прочих акциденций, включая гендерные (модное слово, но отражает весьма застарелую с точки зрения прав человека проблему).
Уверен, если бы алжирцы не требовали от Франции независимости и тем более не добивались бы ее в кровавой антиколониальной войне, то сегодня им бы не приходилось, рискуя жизнью, добираться на утлых суденышках до вожделенного побережья по ту сторону Средиземноморья, чтобы потом влачить существование со всех сторон дискриминируемых нелегальщиков. Да и в самом Алжире вряд ли свирепствовали бы вооруженные шайки исламистов. Другой яркий пример: растафари с голландских островов в Карибском море, будучи гражданами Евросоюза, беззаботно оттягиваются в Амстердаме и Лондоне, тогда как их единокровные братья с Гаити кормят собой акул в попытке достичь Флориды, спасаясь от нищеты и ужасов политического террора на родине.
"Европа - не универсальный пример, - возразит читатель, -ведь это всего лишь региональное объединение". Разумеется, это так, однако европейский пример мы привели лишь в качестве наиболее наглядного. Но что мешает народам других континентов двинуться тем же путем социального и политического прогресса? США и Канада пошли в этом направлении намного дальше своих трансатлантических партнеров из Старого Света, а планируемое создание панамериканской зоны свободной торговли сформирует единое рыночное (а в перспективе и социально-политическое) пространство, превышающее своими мощностями даже расширенный вариант Евросоюза.
Сегодня западные политические и социальные элиты, а также наиболее образованная часть среднего класса осознали бесперспективность держания в условиях галопирующего научно-технического прогресса за идею национального государства - этот пережиток общественных отношений классового индустриального общества уходящей эпохи модерна. Начинающийся век постмодерна - век в подлинном смысле Новейшей истории - ставит перед человеком совершенно новые задачи, связанные с последствиями информационной революции, небывалой правовой и духовной эмансипацией личности и космополитизацией общественной жизни, обусловленной растущей мобильностью труда и капитала.
Последовательное отмирание классического национального государства ведет, в свою очередь, к размыванию идеи национальной независимости, превращая последнюю на деле в постмодернистский симулякр популистски ориентированных политиков.
Логика сепаратизма
Интересно, что именно на американском континенте зародилось первое "постмодернистское" (то есть стратегически ориентированное на медию) национально-освободительное движение - сапатисты. В ночь на 1 января 1994 года, накануне присоединения Мексики к Североамериканской зоне свободной торговли (НАФТА), части Сапатистской армии национального освобождения (САНО) вошли в крупнейшие города мексиканской провинции Чьяпас на юго-востоке страны. Одновременно сапатисты вышли в Интернет. С тех пор вот уже десять лет мир наблюдает захватывающий медиаспектакль, называемый "сапатистской революцией".
По мнению лидера сапатистов субкоманданте Карлоса - в прошлом столичного интеллектуала-левака, индейцам требуется если не политическая, то, по меньшей мере, региональная автономия, понимаемая как признание культурных и социальных прав индейских народов. Только таким образом, полагает Карлос, эти народы смогут сохранить свою культурно-историческую идентичность. Так что сапатистская революция может быть технически названа "консервативной", ибо в качестве цели ставит консервацию институтов архаичного имущественного права, в том числе земельного.
Между тем архаичное право землепользования, коллективистское в своей основе, сильнейшим образом тормозит включение земельного фактора в рыночный оборот, замораживая тем самым в масштабах планеты гигантские ресурсы, объективно необходимые для комплексной модернизации самих архаичных обществ.
Разумеется, рецидивы вооруженных национально-освободительных движений до сих пор имеют место не только в странах так называемого третьего мира (термин эпохи холодной войны), но и в ряде индустриально развитых государств, например в Великобритании (Северная Ирландия), Франции (Корсика), Испании (Страна Басков), России (Чечня), Китае (Синцзян и Тибет). Ряд национальных анклавов был бы не прочь добиться формальной политической независимости сугубо мирным путем: испанская Каталония, бельгийская Фландрия, российские Татарстан и Калмыкия, канадский Квебек. Настоящий список, вероятно, можно было бы продолжить, но сути дела это не меняет. Главный вопрос - в чем смысл такой свободы?
Сохранение национально-культурной или религиозной идентичности - общая тема у всех идеологов сепаратизма. Однако в обстоятельствах современного турбокапитализма такого рода идентичность неизбежно превращается в консервативный фактор, тормозящий общественный прогресс. Специфика постиндустриального общества состоит в крайней мобильности и флексибельности рабочей силы, требующей, в свою очередь, психологической эмансипации личности от традиционных форм коллективистской солидарности.
Традиционное общество возникло в период противостояния человека вызовам природы. Сегодня человек противостоит вызову технологий. Это значит, что для папуасов Новой Гвинеи, сохраняющих архаичный образ жизни и говорящих на девятистах языках (в каждой деревне особое наречие), было бы перспективнее - с точки зрения стратегии выживания - перейти на один-единственный (в данном случае английский как официальный язык государства) и получать образование в современных колледжах, а не у родовых шаманов.
Что касается специфически российских сепаратизмов, как жестких, так и мягких, то все они ориентированы не столько на самостоятельность per se, сколько на перспективное включение в альтернативную макроэкономическую систему, прежде всего - ЕС. Впрочем, включиться туда не прочь и сама Россия. В противном случае ей нужно искать другого партнера для "корпоративного слияния". Или партнеров - но это уже детали.
Главное - сделать российскую площадку привлекательной для инвесторов, не важно откуда (деньги не пахнут). А для этого необходимо, чтобы наши собственные папуасы перестали держаться за бороду, а учили компьютерные языки и международный бизнес-сленг. Ведь именно в этих терминах им придется общаться с космополитической элитой - если, конечно, сами захотят когда-нибудь стать ее частью.
Последняя революция
Процесс глобализации, сопровождающийся информационной революцией, безусловно, ведет к маргинализации национально-освободительных движений, выбивая из-под ног сепаратистов идейную и материальную почву. Эта же почва выбивается из-под ног социальных революционеров. Каким образом?
Один из главных результатов информационной революции - стирание граней между наемным и свободным трудом, между наемным работником и работодателем. Постепенно стушевывается само понятие наемного работника. Этому есть два основания: психологическое и структурное.
Начнем с психологии. Стратегия развития профессионального образования в развитых странах последовательно ориентируется - исходя из реалий глобализации рынков труда - на тенденцию многократного переквалифицирования наемного работника в течение жизни. Одним словом, век живи - век учись. Постоянное овладение новыми профессиями, новой специализацией - непременная составляющая жизни уже подрастающего поколения. В контексте такой трудовой биографии, разумеется, будет невозможно говорить не только о "рабочих династиях", но даже об однозначной профессиональной идентичности субъекта. Тем более здесь сложно говорить о классовом сознании и сопутствующей идеологии.
Теперь, продолжая тему, переходим к структурности. Как известно, некогда мануфактура разрушила крестьянскую общину, переманив рабочую силу из деревни в город. В результате появились пролетариат, социалистическая идеология и международное рабочее движение. С экономической точки зрения рабочий класс (лица наемного труда, пролетарии) представляет собой социальную страту, структурно связанную с производственным фактором труда и существующую за счет дохода от труда. Два других производственных фактора - земля и капитал - изначально связаны с буржуазным (либеральным) и консервативным (земельная аристократия и свободное крестьянство) классами, живущими, соответственно, на доход от капитала и земельную ренту.
Развитие капитализма, связанное с последовательной либерализацией общественно-экономических отношений, ведет к тому, что в рыночном обороте начинают принимать участие помимо продуктов производства сами производственные факторы. Это значит, что структурно доходы традиционных социальных слоев индустриального капитализма перестают формироваться исключительно на базе классового фактора, но представляют собой продукт сложной комбинаторики многофакторного порядка. Таким образом размывается корпоративная позиция не только пролетариата, но и других классов. Вернее, не столько размывается, сколько либерализуется.
Не имея классовой опоры, революционеры (как социальные, так и консервативные) стремятся внушить своей пастве ложные, исторически отыгранные, а потому непродуктивные, дезориентирующие идентичности - постмодернистские симулякры. Наблюдая пеструю палитру освободительных и революционных движений, сосуществующих порой в одном городе, я вспоминаю слова русско-американского художника Виталия Комара - одного из ведущих теоретиков постмодернизма в искусстве: "Если раньше в каждой стране в определенный период времени существовала, как правило, лишь одна художественная школа, то сегодня в одном городе может параллельно работать множество школ, ориентирующихся на разные эпохи".
"А что же определяет успех произведения? Концепция, техника, затратность?" - поинтересовался я. "Мода, - ответил мэтр, - только мода!"
Берлин
--------------------------------------------------------------------------------------------
И ответ тут же :
Симулякр постмодерна
Павел Быков
У сложных проблем не было простых решений. И не будет
К началу нового века национально-освободительные движения действительно вышли из моды. Чтобы понять, почему это произошло, стоит разобраться: а, собственно, почему эти движения были столь популярны раньше? Виной тому появление к рубежу XIX-XX веков гипотезы о существовании универсальной эффективной капиталистической модели: путем проб и ошибок передовые страны того времени вывели формулу успеха эпохи модерна - концепцию национального развития. Все прозрачно - по Бисмарку: национальное государство, свод законов, граница, всеобщая воинская обязанность, всеобщая пенсионная система, национальная система образования, национальная промышленность, национальная буржуазия.
Универсальным рецептом успеха грех не воспользоваться. Чего ради терпеть над собою деспотов, когда мы и сами с усами? Во многом отсюда пошли первая волна национально-освободительных движений начала века, вудровильсоновское миссионерство и право наций на самоопределение. Вторая волна - по окончании двух мировых войн - завершила начатое, и к середине ХХ века все, кто хотел освободиться, освободились. Вот только рецепт оказался далеко не таким простым и универсальным. Новым государствам не хватало кадров, ресурсов, капиталов, технологий, законопослушания или чего-нибудь еще, так что в большинстве своем развивались они через пень-колоду. Отсюда достаточно скорое, массовое и повсеместное разочарование в концепции национального развития, в не сулящем никаких выгод национальном суверенитете, а посему и практически полное исчезновение реальных национально-освободительных движений (либо их мутация).
Модные ныне упования на торгово-экономические, а то и социально-политические блоки - из той же серии. В конкретных регионах, в конкретных исторических обстоятельствах транснациональная экономическая интеграция действительно привела к великолепным результатам. Но придавать этому опыту форму очередной универсальной парадигмы развития, этакой столбовой дороги цивилизации, значит вновь поддаться искушению простых решений - простых решений эпохи постмодерна. Кто сказал, что создание региональных торговых блоков это однозначно высокоэффективная стратегия? Возьмем блок НАФТА. Против состоявшегося объединения экономик США и Канады, пожалуй, и в самом деле возразить нечего. А вот уже в отношении Мексики такого однозначного оптимизма нет. Да, на определенном этапе Мексика сделала ощутимый рывок вперед. Но, во-первых, привлекательность Мексики для прямых инвестиций как площадки для производства товаров для рынка США (это был основной фактор роста) в последние годы резко падает - Китай куда как перспективнее, а во-вторых, как показывают последние исследования, с точки зрения социального развития вхождение в НАФТА не принесло Мексике ощутимых дивидендов, напротив, как полагают некоторые аналитики, оно отодвинуло страну назад.
Панамериканская зона свободной торговли? Латиноамериканские страны требуют от Вашингтона, чтобы США финансировали специальные программы социального развития. И в это же самое время сотни тысяч рабочих мест в сфере услуг переезжают из США в Индию, динамично развиваются Маврикий и Бахрейн, в отношении которого в США нет ограничений на ввоз текстильной продукции, зато там проживает достаточное количество китайцев. В условиях глобализации, когда китайские игрушки в Европе стоят дешевле, чем произведенные в соседней Чехии, не региональная близость, но именно национально-культурные особенности при экономической открытости становятся факторами, во многом определяющими конкурентоспособность. Албанию можно двадцать раз принимать в Евросоюз, но она не станет Ирландией.
Политическая интеграция? Если бы ЕС принимал в первой волне все те же страны, но без Польши, то у него уже была бы конституция и в перспективе не было бы никаких проблем при переваривании вступивших стран. Потому что съесть Чехию и Венгрию - это одно, а относительно бедную Польшу, которая после трехсот лет расчлененного и вассального состояния наконец обрела государственность, - совсем другое. Евросоюз, по-видимому, уже близок к своим "естественным границам", за которые он не станет переходить. Турция? Брюссель готов предоставить ей такой же политический вес, что и Германии?
Навешивание ярлыка "Евросоюз" или какого-либо иного ярлыка на какую-либо территорию или страну никаких проблем решить не может. И прежде всего это касается проблем культурно-политических и этнических. Хорошо известно, что лидерами международных террористических организаций являются не безграмотные крестьяне, а люди весьма образованные, зачастую - блестяще образованные. В большинстве своем, особенно в первом поколении террористов, это люди, получившие образование под "национальную модернизацию" и разочаровавшиеся в ней. В принципе они могли бы устроиться и в обычной жизни, но не сделали этого. Предположения из разряда того, что палестинцы предпочтут стать гражданами ЕС и ради этого помирятся с евреями, базируются на теории рационального выбора. Эта теория похоронена под обломками нью-йоркского Всемирного торгового центра.
|
|
