Supernovum.ru
 |
Это архив форумов. Работающие форумы расположены вот по этой ссылке
Госплан (архив)
Мы моделируем мечты, которые скоро станут явью
|
|
Навигация:
Консилиумъ•Политзанятия•Салон•Кулуары•Полигон•Техфорум•Публикации•Архив•
Новая тема•Искать•
Войти
•Лента
|
Спорный, но крайне интересный текст Дата: 13, September, 2010 16:35 Не думаю, что это именно автор накропал. Уж больно много чего. Но сам факт наличия - радует. [www.expert.ru] Нация-предприниматель [ 4 ] Татьяна Гурова, первый заместитель главного редактора журнала «Эксперт» Настоящая модернизация России потребует десятилетий сознательного развития национальных производительных сил. И это не «особый путь России». Этим путем шли все страны, которые действительно модернизировали себя П ерефразируя известное высказывание господина Ульянова-Ленина, можно сказать, что Россия сегодня беременна модернизацией. Однако состоится ли рождение ребенка и будет ли он достаточно силен и здоров — пока непонятно. А хотелось бы достичь такого состояния экономики и политики, чтобы мы могли сказать: «Да, модернизация у нас началась. Мы понимаем, что и зачем мы делаем, и если будем достаточно упорны, то достигнем успеха». Год назад, готовя специальный выпуск «Всемирная история модернизации», мы провели исследование основных принципов модернизации разных стран. Это позволило, как нам кажется, определить факторы, необходимые для успеха модернизационных проектов. Интуитивно понятно, что модернизации в США и Англии, с одной стороны, в Японии, Южной Корее и Китае — с другой, в СССР — с третьей — разные. Ключевое отличие между ними заключается не том, в какое время они проходили, а в том, в какой степени в модернизационный проект были добровольно и сознательно включены основные социально активные группы граждан: предприниматели, научная или технократическая элита, средний класс. Рассматривая истории модернизации с этой точки зрения, мы выделили две основные схемы: органичную модернизацию и модернизацию авторитарную. Самым ярким и успешным примером органичной модернизации, безусловно, является проект США, в рамках которого удалось реализовать концепцию свободного от наследственной элиты общества, где каждый может добиться успеха. Эта иррациональная концепция, которая начиналась со слов: «Мы стоим на холме, и весь мир смотрит на нас…» — на протяжении очень долгого времени и уже при достижении крайне высокого уровня благосостояния позволяет США оставаться новаторской по духу страной, при этом сохраняя чрезвычайно высокий уровень, казалось бы, архаичного в эпоху глобализации национализма. На другом полюсе находится проект Японии. Япония дважды приступала к модернизации: в XIX и в XX веках. Она тоже пыталась идти по западному сценарию, однако по сути ее модернизационный проект остался проектом элитарным и авторитарным. Ни в XIX, ни в XX веках национальная культура Японии не позволила ее элитам искать соединения своих устремлений с чаяниями нации, не позволила искать легитимности своей политики в опоре на широкие слои того, что называется сегодня средним классом. Подробная история японской модернизации XIX века показывает, как выдыхается такой элитарный проект за счет череды уступок и компромиссов модернизационной части элиты в отношении ее консервативной части. Известно, что это закончилось избыточной милитаризацией Японии. Послевоенный проект прошлого века, по видимости куда более успешный, тоже не привел к созданию экономической и политической системы, способной к саморазвитию, о чем, на наш взгляд, свидетельствует двадцатилетняя стагнация японской экономики. Индия тоже в целом пыталась реализовать фактически западный проект модернизации. Но идея (которая сегодня иногда рассматривается как пример подражания для России) создать современные отрасли-образцы, быстро встраиваемые в текущий мировой хозяйственный уклад (имеется в виду ставка на информационные технологии), которые должны были каким-то образом вытянуть всю Индию, оказалась не вполне работоспособной. Без создания широкой базы пусть не столь передовых, но в целом современных производительных сил такая большая по численности населения страна не смогла обеспечить заметный рост благосостояния граждан и вовлечь их в модернизацию. Сегодня часто можно услышать, что мы не хотим авторитарной, мобилизационной и прочей насильственной модернизации. Источником страха, что мы пойдем по авторитарному пути, является не только наша советская история, но и тот факт, что план модернизации рождается в элитных кругах. Однако история модернизаций, как успешных, так и неудачных, показывает, что их субъектом всегда выступает сплоченная элитная группа, обладающая большим ресурсом власти. Ее наличие — первый обязательный фактор модернизации. И он у нас есть. Второй фактор — адекватная оценка экономических трендов в мире и своих в нем возможностей. Его наличие также присутствует как в органичных модернизациях, так и в авторитарных. Так как модернизация по сути является способом ведения экономических войн, то первая задача, которую видят для себя элиты, — стать страной, которая может вести экономическую борьбу. Однако этот фактор может стать как очень сильным стимулом, так и причиной неуспеха модернизации. В попытке хорошо выглядеть во внешнем мире элиты могут как бы разделить свою страну на метрополию и колонии, где ресурсы колоний будут использованы для создания очень современной и привлекательной метрополии. Успех такой модернизации будет временным. Другая опасность заключается в недооценке своих внутренних сил и ведения проекта по схеме «догоняющей» модернизации. На этом сходство заканчивается. Два остальных фактора характерны только для органичных модернизаций. Первый из них — апелляция к как можно более широким активным слоям граждан и их вовлеченность в процесс. Этого у нас практически нет. Граждане рассматриваются как потребители модернизации, а не как ее участники. Такой подход плох даже не тем, что не хватит энергии для ведения проектов (на некоторое время может сложиться иллюзия, что их хватит, помогут западные силы в виде инвестиций, компаний, менеджеров). Он плох тем, что такой подход не заставляет поддерживать естественно складывающиеся в стране экономические и технологические силы и тренды. В результате для многих активных людей придуманный наверху модернизационный план может оказаться не только не спасительным, но губительным. У нас сегодня это проявляется практически в полном игнорировании уже сложившихся интересов российского бизнеса и даже российской технократической элиты при активнейшей поддержке западных инвестиций и западных технологий. Второй фактор, различающий органичные и авторитарные модернизации, — наличие в первых мощного политического оформления, определяющего сверхзадачу нации. Мы после СССР таких вещей боимся, но похоже, что просто задача получения экономических преимуществ и для страны в целом, и для отдельных социальных групп не оказывается достаточно сильным стимулом, чтобы обеспечить долгосрочный успех. Такой взгляд на модернизацию, по-видимому, характерен для общества модерна, в центре которого стоит человеческая личность, которая стремится быть и участником, и бенефициаром модернизации, причем не личность вообще, а личность, включенная в целостность под названием «нация». Этот взгляд может показаться несколько архаичным — в современном глобальном мире к модернизации относятся более механистично. Однако для России, страны западной, но политически проскочившей общество модерна, сегодня ближе именно такая концепция модернизации. Концепция, сфокусированная на деятельном человеке и нации. В этом контексте уместен вопрос: какой сегодня может бы политическая концепция российской модернизации, вовлекающая в проект нацию? Кажется, что это можно назвать так: реализация концепции демократии и европейского национального государства в пределах нашего имперского по масштабам пространства. Фактически сегодня мы, как и амбициозные американцы, стоим на холме, и весь мир смотрит на нас: сможет ли огромная, холодная полуазиатская страна стать одновременно и сильной, и свободной? Новые почвенники Исторически в России в сфере гуманитарных, а значит, и политических вопросов большой вес имеют «западники». Ни у кого не может быть сомнения, что западная цивилизация — это могучее историческое явление, основанное на совокупности важных ценностей и достигшее небывалых высот в очень многих сферах человеческой деятельности. Но считать так недостаточно для российского «западника». Наши «западники» отрицают саму возможность существования России. Любые упоминания национального — будь то интереса, будь то возможностей — воспринимаются ими либо как недопустимая архаика, либо как проявление агрессии. Пытаться опираться на «западников» в модернизационном проекте — значит реализовывать его в рамках концепции «метрополия—колония». Причем очень скоро станет заметно, что центр метрополии перемещается из Москвы в Лондон, Брюссель и Берлин. Поскольку сегодня важным аспектом модернизации считается собственно инновационная деятельность, то возникает логичная идея сделать социальной базой модернизации слой высококвалифицированных технократов. Но в любой стране слой людей, способных работать в сугубо инновационной сфере, не превышает 1%. Делать ставку на них — значит тоже идти по пути разграничения страны на «метрополию» и «колонии». Однако есть и другой «человеческий ресурс». Благодаря мягкой демократической революции 1990−х в России сложился достаточно мощный слой людей, кровно заинтересованных в национально ориентированной модернизации. Прежде всего благодаря их деятельности за последние двадцать лет Россия смогла масштабно внедрить основные элементы рыночной экономики, удержать от разрушения промышленность, создать новые предприятия. Этих людей никак нельзя обвинять в архаичности: они пользуются интернетом; они выезжают за границу, в том числе в поисках решений для своего бизнеса; они чаще, чем крупные компании, внедряют инновации, в том числе находя инновации, накопленные в советском оборонном комплексе. Эта категория граждан развивает в России современные технологии образования, частную медицину, пытается заниматься актуальным градостроительством, модернизацией сельского хозяйства и проч. Они плотно связаны со своей территорией обитания либо за счет собственности, либо за счет рационального понимания, что их нигде больше не ждут, либо за счет иррациональной любви к родине. Этот слой кровно заинтересован в стратегическом развитии именно национального хозяйства, с тем чтобы их деятельность была более защищенной и более эффективной. Их можно назвать «новыми почвенниками». Они, на наш взгляд, являются естественной базой органичной модернизации. Если мы соглашаемся с тем, что сверхцель нашего модернизационного проекта — это реализация концепции демократии и европейского национального государства в пределах нашего имперского по масштабам пространства, то для того, чтобы определить сугубо экономические задачи модернизации, не нужно искать нелюбимый «западниками» «свой путь», можно легко опереться на многочисленные разработки западных теоретиков. Они утверждают, что в современном мире построение демократической страны невозможно без адекватного развития производительных сил. При этом адекватность предполагает три вещи: — создание мощной производственной национальной системы, обладающей эффективностью на уровне выше средних мировых образцов; — гармоничное распределение производительных сил по территории страны; — наличие инновационной системы. Экономический тренд мира: есть ли определенность? Сама по себе задача модернизации априори предполагает, что страна стремится соответствовать современности. Но в чем сегодня заключается современность? Каковы ключевые тренды развития мировой экономики, в которые нам надо вписаться? На первый взгляд кажется, что все просто: современная экономика — это экономика информационных технологий и инноваций. Однако развития двух этих секторов не хватит для создания условий промышленного роста для такой страны, как Россия. Чтобы вписаться в современную экономику, нам надо попытаться понять, какие важнейшие социальные сдвиги будут управлять экономикой мира в ближайшие десятилетия. «Длинная волна», в пределах которой мы живем, началась в 80−х годах прошлого века. Ей предшествовало неприятное кризисное десятилетие 1970−х, когда, как и сейчас, вовсю обсуждались новые направления развития. Энергетический и экологический кризисы породили идею, что ключом к выходу из них будут энергосберегающие и «зеленые» технологии. Однако, когда в 1981 году в США начался подъем, стало ясно, что главным драйвером стали инвестиции в компьютеризацию промышленности. Одновременно развивались процессы переноса производств глобальных компаний в развивающиеся страны, что так же, как и компьютеризация, радикально меняло картину мира. Еще позже стало заметно, что, в отличие от прошлых периодов экономического развития, принципиально большее количество экономических субъектов придумывают, производят и внедряют некие технические новации в рынок. Информационная глобальная экономика стала еще и инновационной. Период действия этой триады — информатизация, глобализация и инновационность — закончился кризисом 2008 года. В следующее тридцатилетие мировая экономика будет перестраивать свой уклад, все более глубоко и широко осваивая возможности, предоставленные информационными технологиями, — подобно тому как изобретение конвейера в 1920−х привело к повышению эффективности производства, что, в свою очередь, позволило начать создание общества всеобщего благоденствия в 1950−х. К каким же существенным изменениям мирового хозяйственного уклада привела глобально-информационная эпоха? На наш взгляд, самым принципиальным изменением, которое произошло с 1980−го по 2010 год, стало вовлечение в зону капитализма, или западной модели экономики, большой группы стран с низким стартовым уровнем жизни, отсутствием традиций демократической политической культуры, дефицитом многих жизненно необходимых ресурсов и большой численностью населения. Глобализация, которая шла ради использования дешевой рабочей силы этих стран и повышения уровня жизни на Западе, привела к первичной модернизации самих этих стран и заложила основу для возникновения у них политической воли к формированию собственных производительных сил. Радикальность изменений не была видна до тех пор, пока не набрал силу Китай. Во-первых, Китай изменил профиль мировой торговли, став крупнейшим экспортером ширпотреба. Во-вторых, его развитие сделало очевидной принципиальную ограниченность природных ресурсов Земли. Стало понятно, что если страна с такой численностью населения устремится к уровню жизни западного мира, то современные технологии производства приведут к дефициту ресурсов. И наконец, Китай наглядно продемонстрировал, что западная экономика за счет развития информационных технологий и инновационного сектора экономики создала все условия для того, чтобы любая территория могла в очень короткие сроки приблизиться по своему технологическому уровню к западному миру. Пресловутая технологическая закрытость в очень многих сферах хозяйственной деятельности оказалась иллюзией. Среднемировой уровень эффективности производственных процессов оказался достижим, грубо говоря, за одно десятилетие. В итоге в результате последних тридцати лет мы имеем четыре принципиальных социально-экономических сдвига: — появление новых мировых фабрик, расцвет которых ведет к деиндустриализации Запада; — явный спрос на ресурсосберегающие технологии; — фактическая прозрачность, незакрытость технологической базы современной экономики. Если рассматривать новую ситуацию с западной точки зрения, то его, Запада, выбор заключается в следующем: либо готовиться к череде новых конфликтов за ресурсы, либо формировать новую рыночную среду, которая поможет растущим странам создавать современные производительные силы везде, где на это возникает социальный заказ. Россия в этом контексте, если она будет реализовывать программу развития собственных производительных сил, окажется в самом передовом тренде мировой экономики. Евророссийская интеграция Сегодня в обсуждениях будущих траекторий развития мировой экономики главными игроками, как правило, выступают США, Китай, в крайнем случае страны БРИК. Один игрок упоминается незаслуженно редко — Европа. Ее решимость противостоять финансовой монополии США и ввести единую европейскую валюту оценена не была. Для американцев Европа — зависимый партнер, который зачем-то пытается играть в свою игру. Для китайцев — зона экспансии. Глобализация с ее расцветом финансового капитализма и появлением новых дешевых мировых фабрик оказалась тяжелым испытанием для континентальной Европы, экономика которой основана на качественном и дорогом производстве. В первом десятилетии нового века Европа переживала настоящую деиндустриализацию. Однако кризис притормозил этот процесс, и у Европы появился шанс вновь развить свою индустрию. В этом есть большая историческая логика. За несколько веков развития Европа накопила огромный индустриальный потенциал, которым буквально пропитана вся ее территория. Этот индустриальный потенциал будет искать себе применения вне Европы. И главный резерв роста — это Россия. Представители европейских компаний говорят об этом открыто. Технологическая интеграция России и Европы могла бы стать важным элементом новой волны роста, так как большой российский рынок плюс образованное и достаточно обеспеченное население могли бы позволить создать анклав сохранения и развития западной индустриальной культуры. Процесс такой интеграции уже идет, и после кризиса он явно активизировался. Однако здесь же содержится и главный риск для России — отдав слишком много, упустить шанс глубокой модернизации за счет развития собственных производительных сил. По сути можно выделить три типа нашего технологического взаимодействия с Европой. Первый, наиболее явный и масштабный, реализуется в тех сферах, которые имеют отношение так или иначе к государственным проектам. Здесь мы широко распахиваем двери для Европы. В этом случае чаще всего реализуются самые простые схемы интеграции: либо покупка технологичных продуктов, либо совместные предприятия, где контрольный пакет или сразу, или с течением времени переходит к европейской компании. В этих случаях участию западных компаний в тех или иных проектах редко предшествует анализ российских технологических или инновационных возможностей. Второй путь реализуется частными или региональными субъектами: российские компании города или губернии, чувствуя дефицит компетенций, сами ищут западных партнеров и либо создают совместные предприятия, либо привлекают их в качестве подрядчиков. Причем если в первые годы рынка речь чаще шла о совместных предприятиях, то сегодня — о тех или иных формах подряда. Третий вариант — продажа состоявшихся бизнесов европейцам. Это явление не менее распространено в среде среднего бизнеса, чем поиск западных партнеров. Причина его, как правило, в недостаточной финансовой мощи российской компании. Отдельно хочется обратить внимание на то, что все чаще в этих случаях мы предоставляем не только большой рынок, но и новые технологические решения. Чтобы не быть голословными — пример. В июле этого года компания «Аскона», контролирующая треть российского рынка матрасов и владеющая уникальными разработками пружинных блоков, продала 51% своих акций крупнейшему шведскому производителю матрасов Hilding Anders. В результате шведы одновременно и получили один из крупнейших и высокотехнологичных пружинных заводов в Европе, и стали лидером на российском рынке. Конечно, утеря лидерства в производстве матрасов не является национальной проблемой, но только если ты — Европа. Это Европа напичкана индустрией, а Россия — ее антипод. Мы, как кажется, должны беречь буквально каждого национального производителя. Таким образом, у нас есть три варианта: легкая и масштабная модернизация текущих технологий; долгий путь абсорбции западной культуры и выращивания собственной культуры; продажа качественных активов. Понятно, что содержательная конкуренция идет между первым и вторым. В этом выборе стоит опереться на мировой опыт. Он показывает две вещи. Во-первых, в мире нет компаний — лидеров в своем сегменте, которые были бы построены на чужих, заимствованных технологиях. Лидерство, по-видимому, предполагает умение создавать и внедрять абсолютно новое, и механизм создания компании, умеющей лидировать, импортировать невозможно. Во-вторых, опыт самой европейской индустриализации, показывает, что глубинная модернизация экономики страны не обходится без создания национальных высокотехнологичных в своей отрасли кластеров, поначалу ориентированных на внутренний рынок. Есть множество примеров того, что наличие именно внутреннего потребителя дает национальным компаниям возможность отточить свои технологии и продукты в комфортных условиях, что впоследствии позволяет завоевать внешний рынок. Мы же сегодня часто слышим о прямо противоположной стратегии: нашим высокотехнологичным компаниям сразу необходим внешний рынок, так как он масштабен. Поэтому мы должны дать своим технологичным компаниям возможность на время стать «придатком» западных компаний. Вероятно, такая логика исходит из того, что, присоединившись к внешнему рынку, наши компании постепенно станут большими. Однако они уже наверняка будут не нашими. Да и вообще, сама мысль, что для Европы мы интересны как огромный рынок, а значит, способны создать огромный спрос, но в то же время сами этот рынок занять не можем, выглядит абсурдной. Нам никто не мешает последовательно развивать свое хозяйство. Мы имеем полное право воспользоваться своей большой потребностью в модернизации целых частей нашего социально-экономического уклада для создания собственных технологически сильных предприятий и отраслей. Характерный пример такого рода — модернизация российского здравоохранения. Понятно, что это направление будет развиваться, что сюда будут влиты огромные деньги, так как государство реализует социально ориентированную политику. С другой стороны, и население готово платить за медицинские услуги, о чем свидетельствует бурный расцвет частной медицины в крупных городах, там, где есть платежеспособный спрос. Соединение государственного и частного спроса дает нам огромный рынок. За него, естественно, борются западные компании. Однако, во-первых, на этом рынке есть и наши уже сложившиеся игроки, а во-вторых, в России есть уникальные разработки, которые могут стать основой для создания кластера, например, современной медицинской техники. Если такого рода компании и технологии получат преференции на участие в модернизации российской медицины, то они получат и шанс через одно-два десятилетия стать мировыми лидерами в своих сегментах. Что может экономика России и чего не может В период национальной модернизации, все — и граждане, и бизнес, и государство — становятся инвесторами своей экономики. Здесь очень важно слово «все». На определенном этапе экономическое развитие становится общей задачей нации. Чтобы перейти от стадии разговоров к стадии собственно модернизации, нам очень часто не хватает просто веры в собственные силы. Избыточное желание России опереться в модернизации на источники внешней силы связано с тем, что даже в экономически активной части общества существует твердое представление: наша экономика неэффективна, развивается исключительно за счет экспорта и сырьевых отраслей, в ней полностью отсутствуют институты, обеспечивающие развитие. Безусловно, если мерить нашу экономику статически, то ее эффективность как сумма прямых производительностей всех компаний невелика. Однако если мерить ее динамически, с точки зрения отдачи на вложенный капитал, а значит, способности к преобразованиям и росту, то мы должны будем признать, что наша экономика обладает имманентно присущим ей мощным механизмом развития. Начнем с того, что в период крушения СССР российская экономика потеряла 45% своего промышленного производства. Это были самые крупные потери производства в мирное время. Для сравнения: в период Великой депрессии США потеряли треть производства. При этом, несмотря на повсеместное снижение уровня жизни в первой половине 1990‑х, степень падения уровня жизни была существенно ниже, чем во время той же Великой депрессии. Западные экономисты в тот период не могли понять, почему при такой степени развала страна сумела избежать адекватных экономических бедствий. Ответ заключается в том, что все экономические субъекты России — и граждане, и новые фирмы, и государственный предприятия — оказались готовы к самоорганизации и некоторой степени экономической солидарности. Достаточно вспомнить, с какой скоростью и в каком масштабе возник бартер, который спас нашу экономику в первые полгода после либерализации цен. Однако бартером дело не ограничилось. В этот же период у нас стали быстро и масштабно возникать первичные рыночные институты: компании-производители, торговые сети разного уровня цивилизованности, банки, инвестиционные компании, оптовые закупщики импорта и, наконец, крупные сырьевые компании, обеспечившие России положительное сальдо торгового баланса. По сути, всего за пять лет — к 1995 году — у нас была создан основной каркас новой экономики, базирующийся на рыночных принципах. И прежде чем говорить о нашей неспособности, пусть нам сначала покажут пример другой страны, которая смогла за такой срок создать работоспособную рыночную экономику. По-видимому, хотя крушение привычных экономических связей было сильнейшим ударом по социально-экономическому укладу, принципиальным отличием нашего спада 1990−х от той же Великой депрессии было то, что у нас «открылось окно возможностей», а у них закрылось. И сама по себе ясность изменений стимулировала колоссальную предпринимательскую энергию самых разных экономических субъектов. Экономический спад достиг своего дна в 1995 году, а начиная с 1997−го экономика России стала расти фактически по прямой, прерванной двумя совершенно объяснимыми кризисами — 1998−го и 2008 года. В пределах этого периода российская экономика постоянно изменялась. Мы бы отметили два самых существенных момента. Первый заключается в том, что постоянно происходило территориальное расширение «зоны капитализма». Очень важно, что, несмотря на концентрацию капиталов на первом этапе в руках очень небольшого числа финансово-промышленных сырьевых групп, территориальной локализации не произошло. Только на первом этапе рыночной экономики — до 1998 года — развитие было территориально локализовано в Москве и Петербурге. После девальвации, ставшей естественной защитой для внутреннего рынка, началась мгновенная экспансия капитализма в города-миллионники, которые были освоены и преображены в течение ближайших нескольких лет. К концу цикла, закончившегося кризисом 2008 года, крупнейшие города России уже по совокупному качеству жизни не уступали Москве. Такая встроенная тенденция к территориальному развитию показывает, что Россия готова к реализации одного из важнейших принципов качественной модернизации — гармоничному распределению производительных сил по территории страны. Второй момент заключается в структурных изменениях экономики за этот период. Принято считать, что наша экономика в течение всего этого времени имела неизменную структуру с большой долей сырьевого комплекса. Принято также говорить о рентном характере нашей экономики, когда сырьевой комплекс живет за счет ренты, не перераспределяя добавленную стоимость в пользу остального хозяйства. Однако цифры показывают, что это не так. Если мы построим индексы структурных изменений по всему спектру отраслей, данные по которым предоставляет Росстат, то сможем увидеть реальную картину. Динамика агрегированных индексов: индекс добычи полезных ископаемых (сырьевой комплекс), индекс обрабатывающей промышленности и индекс производства и распределения электроэнергии, газа и воды — указывает, что начиная с 1998 года и в течение всего десятилетия индексы сырьевых комплексов снижались, а индекс обрабатывающих отраслей рос (см. графики 1 и 2). То есть мы можем зафиксировать устойчивое стремление экономики к структурному сдвигу в пользу обрабатывающей промышленности. А это значит, что в экономику встроен механизм, заставляющий ее диверсифицироваться в пользу обрабатывающего сектора. Этот механизм — внутренний спрос. То есть российская экономика все эти годы развивалась не по какому-то эксклюзивному сценарию сырьевой экономики, она развивалась абсолютно нормально для любой страны. В развитии любой экономики есть этап, когда она эксплуатирует данные ей природные конкурентные преимущества. На этом этапе происходит первоначальное накопление капитала и ликвидности, которые через инвестиции и внутренний спрос вкладываются в дальнейшее развитие. За счет этого естественного перераспределения капитала от отраслей, работающих на внешнем рынке, к отраслям, работающим на внутреннем рынке, происходит постепенное формирование новой структуры экономики, имеющей возможность развиваться дальше за счет той добавленной стоимости, которая производится на внутреннем рынке. Все национальные экономики проходили этот первый этап. Это понятно и из общих соображений. Например, подготовка английской промышленной революции тоже происходила за счет эксплуатации конкурентного преимущества островной страны — доступа к дешевым морским путям. Позже заработанные на торговле и освоении чужих территорий деньги были вложены внутри страны и послужили источником развития английской промышленности. Чем это принципиально отличается от наших сырьевых экспортных доходов и почему мы не можем перейти к собственной промышленной революции? Убежденность в наших возможностях дает нам дальнейший, более детальный анализ структурных сдвигов. В десятилетие с 1998−го по 2008 год мы видим радикальный взлет тех отраслей, развитие которых обслуживает внутренний спрос. Самый очевидный пример в этом ряду — пищевая промышленность. Однако примерно с 1998 года спектр существенно расширяется. Самые яркие примеры — рост автомобильного сектора (рост индекса в 2,5 раза за десять лет), рост производства резиновых и пластмассовых изделий (рост индекса в 3 раза). С того же 1998 года по 2008−й мы видим рост агрегированного индекса производства машин и оборудования (в 2,8 раза). Причем характерно, что из всех видов производства оборудования самым радикальным образом — в четыре раза — вырос индекс производства аппаратуры для радиосвязи. Нетрудно понять, что этот взлет был ответом рыночной экономики на быстрое развитие внутри страны технологий беспроводных коммуникаций. Мы можем увидеть и более неожиданные вещи. Так, на фоне очевидного с бытовой точки зрения стремления среднего класса городов иметь загородное жилье индекс производства деревянных домов вырастает в семь раз, не реагируя в своей положительной динамике даже на масштабный кризис 2008 года. Это кажется банальностью: есть спрос — есть и производство, как же иначе? Однако ничего большего от национальной экономики и не требуется — она прежде всего должна эффективно обслуживать внутренний спрос. Тот факт, что в предыдущее десятилетие она уже делала это, показывает нам, что сегодня нет смысла искать импульсы к развитию на внешнем рынке. Колоссальный импульс содержит в себе сама национальная экономика. Причем надо отметить, что наш внутренний спрос не примитивен. Образованное население, сама по себе накопленная городская культура, относительно высокий уровень инженерной культуры в стране формируют спрос, который принято называть квалифицированным. По масштабу неудовлетворенного квалифицированного спроса Россия сегодня — абсолютный лидер мировой экономики. Из потенциального в реальный Как превратить этот спрос из потенциального в реальный? Первый ответ очевиден. Нужны государственные программы — транспортные, жилищные, медицинские. Совсем не обязательно, чтобы оператором выступала федеральная власть. Сегодня большая социальная ответственность и большая инициатива проявляются региональными властями, и нужны механизмы, помогающие делать эти программы менее затратными для бюджета (развитие облигационного рынка) и более эффективными (развитие инжинирингового бизнеса). Мы боимся государственных проектов, будучи убеждены, что вмешательство государства в экономику снижает ее эффективность. Это не так. Конечно, эффективность каждого отдельного проекта с участием государства ниже, чем при реализации его частной компанией. Но за счет масштаба рынка, который может сформировать государство, интегральная эффективность государственных программ высока. Нельзя отрицать тот факт, что современное государство за счет колоссальных денежных ресурсов является самым мощным игроком капиталистической экономики, и те страны, которые изолируют его от экономической деятельности, проигрывают международную конкуренцию. Можно также заметить, что переход всех развитых стран от социальной структуры со сравнительно малочисленным средним классом — порядка 20–25% населения, как это было в 20−х годах ХХ века, — к социальной структуре с долей среднего класса 60–70% произошел во всех случаях с интенсивным участием государства в формировании внутреннего спроса. Второй ответ связан со взаимоотношением труда и богатства нации. Западные экономики строились на очень глубоких, ясных принципах, сформированных классиками рынка так давно, что сегодня они воспринимаются как дурные банальности. Адам Смит утверждал простую вещь: та нация богаче, в которой живет больше людей. С точки зрения современности это абсолютно неочевидно, так как современность предполагает возможность для многих не работать. Смит же исходил из того, что у многочисленной нации есть принципиальная возможность производить больше добавленной стоимости, чем производит малочисленная, и в условиях рынка и международной конкуренции нация этим воспользуется. В сегодняшних условиях это означает, что для благополучия страны надо, чтобы в ней было много рабочих мест с хорошей производительностью. Если это есть, то национальная экономика приобретает совершенно новые черты, автоматически повышающие уровень жизни. Развитое внутреннее производство обеспечивает уровень конкуренции, не сопоставимый с тем уровнем, который может дать импорт. Это приводит к снижению цен на продукцию. А это, в свою очередь, приводит к повышению уровня жизни людей. Сегодня же, несмотря на то что российская экономика много слабее и беднее развитых экономик, стоимость жизни у нас существенно выше. Это следствие неразвитости целого спектра отраслей, обслуживающих внутренний спрос. Идея, высказанная Егором Гайдаром, что нам не нужна легкая промышленность, потому что все можно купить за границей, оказалась неверной с точки зрения создания богатства нации. Только создав производительные силы, обслуживающие значительную часть внутреннего спроса, мы сможем радикально повысить уровень жизни в стране. А без этого невозможно будет развивать современную, способную к постоянной генерации инноваций экономику. Как создать спираль роста В России сегодня идет подспудный спор между сторонниками модернизации на основе масштабного обновления технологической базы экономики и сторонниками модернизации за счет создания мощного инновационного комплекса. Однако если мы будем следовать современной логике национальных модернизаций с их триадой: производительные силы, территориальное распределение и инновации, — то мы должны согласиться с тем, что модернизация технологической базы и создание инновационного контура должны происходить одновременно. Но можно ли найти механизм, соединяющий технологическую модернизацию и инновации? Профессор Кембриджа Карлота Перес называет то, что надо сделать, спиралью роста. Имеется в виду, что в общем модернизационном плане должны быть выделены те сегменты, которые уже растут (или имеют объективно большой потенциал роста) и в них существуют актуальные инновационные решения. В качестве примера г-жа Перес говорит о нашем сельском хозяйстве: «Если у вас быстро растет сельскохозяйственное производство, а это так, то разумно искать инновации, пригодные в сельском хозяйстве, поскольку, как правило, растущие отрасли всегда нуждаются в инновациях». Если идти по такой логике, то надо последовательно выделить все экономические сегменты, которые имеют у нас естественный потенциал роста спроса, проанализировать имеющийся производственный потенциал этих сегментов, улучшить условия развития этого производственного потенциала и параллельно создать кадастр новых (наших или чужих) технологий, которые могут поставить наши новые производственные мощности в авангард соответствующих отраслей. Мы все время делаем акцент на то, что для начала надо составить кадастр своих технологий, по одной важной причине. В развитии инноваций есть определенная временная логика. Инновации, которые обновляют промышленный потенциал в определенное время, возникают всегда за несколько десятилетий (точнее, за тридцать лет) до этого. Примерно таков естественный период «приспособления» научного достижения к практическим потребностям. Для нас это означает, что мы имеем еще актуальный инновационный задел, накопленный поздней советской наукой и оборонкой, и его надо использовать при создании спиралей роста. Профессор Райнерт (см. «Реформирование России: раунд третий. Соревнование или сравнительное преимущество?» на стр. 20), основываясь на опыте, правда, догоняющих модернизаций, предлагает еще один простой принцип, который позволит нам выделить зоны для спиралей роста. Он утверждает, что надо проанализировать динамику производств до наступления реформ, и перспективными окажутся те зоны, где были большие потери в выпуске. Например, если страна могла производить много металлообрабатывающего оборудования, а теперь не производит, то, скорее всего, здесь есть большой потенциал, так как сама структура ресурсов страны способствует проявлению таких компетенций. Судя по всему, такая логика работает, мы видим, что российская экономика в период цикла 1998–2008 годов стала стихийно восстанавливать обрабатывающую промышленность. Новый потенциал такого рода таит в себе сектор производства медицинского оборудования. Как показывает анализ данных Росстата, за годы рыночной экономики мы потеряли практически весь сегмент. Однако на микроуровне мы видим его бурный расцвет. В среде малых инновационных предприятий медицинское оборудование — одна из самых распространенных тем, так как, с одной стороны, у нас сильная инженерная мысль, с другой — такого рода производства не требуют больших инвестиций. При этом мы знаем и о расцвете спроса на частную медицину, и о готовности государства вложиться в технологическое обновление здравоохранения. Таким образом, модернизация здравоохранения с точки зрения применения новых технологий — идеальный пример спирали роста. Помимо уже упомянутых медицины и сельского хозяйства очевидны и два других, более мощных по воздействию на экономику и занятость сектора — это новое градостроительство и создание транспортных коммуникаций. Здесь уже идут бурные и модернизационные, и инновационные процессы. Новое градостроительство является одной из самых актуальных тем для российского среднего класса. И города, и городские поселки ищут варианты создания комфортной среды обитания. Эти поиски и реализация отдельных (даже небольших) проектов тянут за собой целый спектр инновационных секторов: новое энергоснабжение, новые материалы, новое проектирование. Никто не сомневается, что потенциал этого сектора в России огромен. Те же слова можно сказать и о развитии транспортной инфраструктуры. И здесь идут спонтанные процессы внедрения новых технологий, охватывающих такой масштабный сектор, как создание и применение новых материалов. Совершенно неожиданной спиралью роста может оказаться российское среднее образование нового типа, которое спонтанно развивается на базе советских разработок. Эти образовательные подходы дают возможность формировать в детях навыки проектного подхода начиная с подросткового возраста, при этом не жертвуя глубиной академических знаний. Развитие этой зоны не потребует от государства практически никаких материальных затрат и при этом позволит уже через десять лет получить принципиальные изменения на рынке труда с точки зрения готовности людей к самостоятельной инициативной деятельности. Еще одна важная вещь для возникновения спиралей роста — открытость и доступность новых технологий, обеспеченная новым качеством информационной открытости. Причем удивительно, насколько мало нужно, чтобы преобразовать жизнь целых городов, опираясь на принцип спирали роста и информационную открытость. Самый яркий пример из этой сферы — поселок Маслянино, расположенный в 300 километрах от Новосибирска. Всего за пять лет из умирающего поселения Маслянино превратилось в процветающий поселок, живущий на основе современного животноводства, имеющий всю необходимую для современной жизни социальную инфраструктуру, включая собственный горнолыжный курорт. Таким образом, принцип спирали роста может быть применен как для решения задач модернизации отраслей и секторов национального хозяйства, так и для задач модернизации территорий. Если говорить о некоторых инструментальных вещах, то для определения зон спиралей роста, на наш взгляд, было бы полезно сделать несколько вещей: 1) выделить сектора уже имеющегося роста производства; 2) оценить потенциал спроса в этих зонах и возможность усиления спроса за счет ресурсов государства, оценить природу этого спроса — насколько он соответствует естественно складывающимся в стране и мире социальным сдвигам; 3) создать базу данных быстрорастущих компаний в этих секторах, использующих инновационные разработки, предпочтительно отечественные; 4) провести ревизию имеющихся инновационных разработок; 5) разработать систему преференций для компаний, использующих инновации в соответствующих секторах, а также систему преференций для инжиниринговых/девелоперских компаний, обеспечивающих системную реализацию новых проектов в этих отраслях. … Перед нами стоит задача реализовать концепцию демократии и европейского национального государства в пределах имперского по масштабам пространства. Решение этой задачи невозможно без создания мощной, технологически современной производственной системы. Вся пятнадцатилетняя история развития нашей экономики показывает, что мы имеем прекрасные предпосылки для создания такой системы в абсолютно обозримые сроки. Рыночная система, сложившаяся в России, быстро реагирует на возникающие рыночные возможности, и в случае целенаправленного усиления спроса в определенных секторах можно рассчитывать на сверхбыстрый рост этих зон. Дополнительной особенностью нашего хозяйства по отношению к хозяйству «обычных» развивающихся стран является наличие в России инновационного задела советских времен, который сегодня, иногда спонтанно, находит себе применение в реальном хозяйстве. Это позволяет нам технологически развиваться не только на заимствованных технологиях, но и на собственных разработках. Как нам кажется, Россия в большей степени, чем другие развивающиеся страны, может строить свою модернизационную модель на соединении трех национальных факторов: внутреннего спроса, усиленного государственным участием, национального капитала и национальной инновационной системы. Это не значит, что мы должны изолироваться или недооценивать возможности использования накопленного мирового потенциала, это значит лишь то, что наша модернизация может позволить себе ставить целью создание современного национального капитала, способного в последующие десятилетия находиться (в определенных секторах) в авангарде экономического и технологического развития мировой экономики. Системы - безсистемные. Стандарты - нестандартные. Пространство неэвклидово - хрен знает чье оно.(с Шаов) |
|
Отв: строительство европейского национального государства - ????? Пользователь: АнТюр (IP-адрес скрыт) Дата: 13, September, 2010 17:34 ////Перед нами стоит задача реализовать концепцию демократии и европейского национального государства в пределах имперского по масштабам пространства.//// Такая задача - строительство европейского национального государства, не поставлена. Автор выдвет желаемое за действительное. Выбор Россия пока не сделала. Более того, явно просмативаются признаки того, что элита России склоняется к другому варианту, предусматривающиему именно отказ от строительства европейского национального государства. |
|
Да у "элиты" уже 10 лет в башке Пользователь: rvv (IP-адрес скрыт) Дата: 14, September, 2010 08:48 только одна задача - сохранение любой ценой статуса кво, т.е. семейного компрадорского капитализма переходящего уже в феодализм. Именно с этой сверхзадачей пришел Путин (Ельцин даже прямо сказал, что выбрал его за полное отсутствие радикализма, т.е. за его консервативно-охранительную суть), которую он БЛЕСТЯЩЕ исполняет вот уже 10 лет! |
Этот форум в режиме 'только для чтения'.
В онлайне
Гости: 82