Стилем кроль
30 июня, 09:38 | Дмитрий Быков

Леонид Кроль, чья книга «Острова психотерапии» только что вышла в издательстве «Класс», в очередной раз подтвердил, что хороший писатель и есть хороший психолог, а все остальное — от лукавого. То есть психолог, не умеющий писать, — такой же самозванец, как и писатель, не владеющий психологией. Это, в сущности, одна профессия, и нечего выдумывать разнообразные школы, методики и модные термины.

В большинстве случаев успешная психология рождается из самонаблюдения, основными приемами и итогами какового Кроль делится в своих сочинениях. Но об этом еще Тургенев писал – помните «Месяц в деревне»: «Мы самих себя изучаем с большим прилежанием и воображаем потом, что знаем людей»; — а другого способа и нет.

Кроль описывает на этот раз не различные школы, не методы саморегуляции или самогипноза, не преимущества конкретных практик вроде психодрамы, которой много занимается в последнее время, а нравы психологического сообщества. Это, в общем, не столько «размышления о психотерапии и психотерапевтах», как заявлено в аннотации, а остроумные и доброжелательные мемуары.

Что Кроль – настоящий писатель, я понял, прочитав психологический портрет Путина его работы: «Путин успешен, потому что контактирует с внутренней пустотой каждого из нас». Такое надо уметь сначала почувствовать, а потом сформулировать. Для этого нужно не просто бесстрашное и пристрастное самонаблюдение, но еще и некоторая доля отвращения к себе, без которой борьба с собственными пороками бесперспективна. Кстати, тот портрет, заказанный мною, я предлагал в несколько изданий — нигде не взяли: значит, уколото в нерв.

Разбирая историю российского НЛП или местные приключения эриксоновского гипноза, Кроль описывает не столько эволюцию этих практик под действием российской специфики (думаю, эволюция незначительна, а специфика преувеличена), сколько причины, по которым тот или иной тип людей склоняется к той или иной школе. Получается у него весьма печальный вывод: люди выбирают не то, что может им помочь, и не то, к чему у них действительно лежит душа, а то, что повышает их самоуважение. Так, по крайней мере, обстоит дело в обществе, лишенном сверхзадачи, там, где целью каждого является превосходство над всеми, а целью всех — посильное унижение каждого. Возможна ли в таком обществе эффективная психотерапия, Кроль не уточняет. Он сосредоточен главным образом на портретах мэтров, большей частью зарубежных, которые произвели на него впечатление. Как легко убедиться, впечатляют его главным образом доброжелательность (впрочем, ее легко спутать с равнодушной снисходительностью состоявшегося человека) и преданность истине, а не клану. Само собой в России обе эти добродетели встречаются много реже.

Психология, увы, всегда казалась мне не то чтобы «буржуазной лженаукой», но псевдонимом нескольких наук сразу, занявших в последнее время непропорционально большое место в общественном сознании. Раньше советские люди исходили из того, что реальность преобразуема и именно этим преобразованием следует заниматься. Теперь, после перестройки и краха нескольких проектов сразу (участь «суверенной демократии» оказалась в этом смысле ничуть не лучше, чем участь либерально-западнической идеи), лозунгом момента стало преобразование своего отношения к вещам. Коль скоро изменить их не в нашей власти, мы можем научиться комфортно с ними мириться, и здесь к нашим услугам целая система переименований. Грубо говоря, этим перекодировкам учат и НЛП, и эриксоновский гипноз, и множество других удобных вербальных техник: навязать противнику заведомую глупость – и эту глупость разбить; увидеть в противнике обиженного ребенка – и этого ребенка задобрить; назвать войну контртеррористической операцией – и уснуть спокойно.

Вот Кроль и показывает, как все это работает. Разумеется, он не «разоблачает психологию изнутри», да и с чего бы ему разоблачать такую хорошую вещь: он ведь сам существует в этой парадигме, называет себя психологом, проводит тренинги, лечит неврозы. Но тактика его, сколько можно судить по этой книге и по неизменно увлекательному общению с ним, иная. Он не предлагает лестные переименования и не объясняет все наиболее лестным для пациента образом, а борется с неврозом с помощью стилистической акупунктуры, точечных уколов точности: называет вещи своими именами. И это работает. Потому что — положа руку на сердце и ногу на ногу — большинство наших нынешних неврозов как раз и проистекает от того, что этой-то простейшей роскоши мы себе не позволяем: мир, назови мы кое-что этими самыми полузабытыми именами, предстанет не таким уж комфортным местом. И сами мы станем не ахти какими хорошими. В душе мы все понимаем, но продолжаем называть вещи так, как приемлемо для нашей совести. Приемы такого переименования и описывает Кроль в «Островах психотерапии», а потом припечатывает каждое явление своим точным словом – и снимает болезненный внутренний конфликт. Это метод, позволявший Толстому нравиться читателю даже тогда, когда речь у него идет о вещах куда как нерадостных: облегчение приносит сам факт прикосновения к глубоко спрятанному источнику боли. Мы по крайней мере понимаем, что болит – там.

«Острова психотерапии» интересны, разумеется, в первую очередь специалисту, но не менее полезны они любому, кто любит читать хорошую прозу, то есть тексты, в которых как раз и говорится о вещах, о которых все мы давно догадывались, но не решались сказать вслух. Это книга не столько о блеске, сколько о нищете психотерапии, которая стольким неудачникам дала шанс резко воспарить в собственных глазах. Кто из нас не становился жертвой гештальтистов, жонглирующих терминами, или психодраматургов, элементарно добивавшихся власти над умами путем нехитрых, но эффективных приемов, знакомых любому сектанту? Теперь мы видим, что все это не имеет отношения к профессии; Кроль возвращает мифологизированным и искаженным школам их первозданный вид, поскольку имел счастье общаться с основателями в пору их расцвета.

Напоследок нельзя не сказать вот о чем: только что на 31-й ММКФ привозили триеровского «Антихриста», и есть надежда, что картина выйдет в российский прокат осенью. Категорически не понимаю, почему этот замечательный, очень профессиональный и поэтичный триллер, в котором достижения Тарковского не эксплуатируются, а творчески осваиваются в неожиданном и перспективном жанре, считается страшным, глумливым и циничным. То есть он страшен, конечно, но ровно в той степени, в какой должна быть страшна подлинная классика саспенса. Ничего буквального и брутального (клиторезку, конечно, можно бы и не вставлять в картину, но у Триера свои резоны), сплошная атмосфера, рефрены, отсылки к средневековой мистике, замечательная, без единого ритмического провиса, внятная картина, полная отвращения к природному и любви к человеческому, разумному и ясному… но вот в чем закавыка. Это ведь еще и хроника неудачного психоанализа: муж-психоаналитик лечил-лечил жену, а долечился до того, что она его чуть не убила и в итоге погибла сама. Всего рассказывать не буду, хотя сюжет общеизвестен. Но Триер прав в одном: с одержимостью, природным хаосом, почвенной стихией бешеных страстей, слепой ненависти и такой же слепой любви не сладит никакой психоанализ. Когда героиня радостно кричит: «Я исцелилась!» — мы понимаем, что она безнадежна. Все сложней рациональной, геометричной схемы Фрейда, сложнее и страннее любых схем. В конце остаются только хитрость и сила, и еще мужество – вот то, что мы можем противопоставить природе, которую у Триера называют царством хаоса и «церковью сатаны». Справедливо, кстати. Так что «Антихрист» еще и в значительной степени «Антифрейд», и Кроль, думается, прав, отводя «островам психотерапии» сравнительно малое место в безбрежном океане человеческого.