Цитируется с сокращениями


ПЯТИКНИЖИЕ

Правительство всегда работает над изображением альтернативного настоящего, которое должно успокаивать нервозность масс от жизни в реальном настоящем.

К тому времени Москва была сформирована, за пределами Кремля и Красной площади, семью сталинскими высотками. .... И Калининский проспект было решено сделать парадной дистанцией Советского Союза. Правительственной трассой. Вывеской державы. Чтоб радовало глаз.

Главным архитектором Москвы назначили знаменитого Посохина, лауреата и автора высотки на Восстания, любимого ученика самого великого Щусева, который Мавзолей и усовершенствование Лубянки. Набрали коллектив, разработали Генплан, и тот Генплан утвердили на высочайшем уровне.

...


Гипропроект потеет с полной отдачей. Подведомственные проектные институты лепят лепту и мечтают ее внести на обещанной конкурсной основе. Главный архитектор придирчиво рассматривает предложения и фильтрует поток пред верховные очи Первого секретаря Московского городского комитета Компартии Советского Союза.

Первый секретарь товарищ Егорычев обозревает с непроницаемым лицом большие цветные рисунки, макет, чертежи, и в немногословной партийной манере роняет:

- Вы что, хотите центру Москвы придать сталинский облик?

Волки от испуга скушали друг друга. Что вы имеете в виду, товарищ Егорычев?…

- Если сняли Хрущева, то можно лепить повсюду этот сталинский (заглядывает в бумажку…) ампир?

А вдоль сияющей перспективы вонзились в небеса изящные башни, и шпили их увенчаны гербами и звездами. Действительно вроде высоток, но вроде как современная модель автомобиля по сравнению с двадцатилетней давности. Так сказать, имперский модерн!

- Демократичнее, товарищи! И в то же время!… - и партийный руководитель потряс кулаком: общее выражение - прокатный стан, баллистическая ракета, цитадель коммунизма.

...

Третий проект понравился всем до жути. Это была бесконечная высокая стена с ажурными проемами, стрельчатыми арками и легкими башенками, чуть тронутая вертикальным рельефом. Элементы готики, что-то от лондонского Парламента, ощущение легкости, значимости и истории. То есть просто хотелось на нее смотреть и под ней ходить. А масштаб ее был огромен.

Партия посопела и сказала:

- Т у т вам не там. Нашей культуре вот такое не свойственно. Кирха какая-то. Что это у вас за иголочки повсюду кверху торчат? Низкопоклонство не выветрилось?

Партия подняла руководящий палец:

- Наш художественный метод - что?

Светски дистанцируясь от угодливости и униженности, творцы:

- Социалистический реализм?…

- Вот именно. А это: партийность, народность и реализм.


Если унитаз отличается от унисона тем, что в унисон труднее попасть, то искусство угождать и угодить власти царило над прочими музами безраздельно.

...

Советские журналисты говорили о своей профессии: «из дерьма конфетку сделать». Но жизнь советского архитектора была просто издевательством над умственными способностями человека. По стране наладили сеть бетонно-панельных домостроительных комбинатов. Из этих квадратиков с окнами составляли жилища для спартански воспитанного народа. Девиз был: «Без излишеств». Народ радовался, что Никита успел соединить сортир с ванной, но не успел соединить пол с потолком.


...

- А это что за колоннады с пандусами? (Пандусами?…)


Мудрый народ давно понял начальство: «Поди туда, не знаю куда, подай то, не знаю что». Н у, насчет поди куда - мы знаем. Чтоб вам черт в аду спички подавал.

....

- Хорошо, товарищи… но как-то слишком… официально. Какая-то помесь министерства и гостиницы со швейцарским банком и комиссионным магазином! Ну - повеселей, а? Поближе к народу!

- А давайте пустим по фасаду такое гигантское панно: слева - сбор колхозного урожая - а справа пуск Братской ГЭС! - предложил Посохин с каменным лицом. - Яркое такое.

Первые секретарь Егорычев иронию не понял. В государственных делах не шутили. Хрущев себе позволял про кузькину мать - вот его и поперли.

- Нет, - решил он. - Это будет вроде ВДНХ. А у нас другая задача. Серьезно! Но радостно.

...

- Что это вы на мою челюсть уставились? - спрашивает он неприязненно одного своего молодого архитектора.

- Гениально, Михаил Васильевич! - горячо восклицает тот. - Вот смотрите!

Хватает пластилин и лепит несколько зубов на планшет: с одной стороны пошире и чуть вогнутые, вроде верхних, - а с другой поуже и прямые, вроде нижних. И промежутки между ними в шахматном порядке.

- Поясните! - требует Посохин с обидой. Пошире - это вроде как книги, источник знаний, а поуже - это как скромные советские небоскребы с читателями и тружениками. А понизу соединить все перемычкой с магазинами и культурными заведениями.

- Допустим… - тянет Посохин.

И взяв за образец и творческий посыл вставную челюсть шефа, растерявшего зубы в борьбе за правое дело, социалистический коллектив ударного труда проектирует здания и трассу. Прикус коммунизма!

Как тогда шутили: первый блин комом, второй парткомом, а третий тюремным сухариком. Семь пар железных башмаков износили, семь железных посохов изжевали, семь железных дверей языками пролизали - и представили царю седьмой вариант архитектурного чуда. И вы знаете - понравилось!

- Здесь уже есть о чем говорить! - одобрил товарищ Егорычев.

- Книги. Стекло. Культура. Легко и современно, - поддержала свита.

- Свой стиль. Прогрессивные материалы. И с новостройками гармонирует.

«Челюсть» - произнес кто-то первым. И - как табличку привинтил. Когда дело дошло до готового Калининского проспекта - его в народе тут же окрестили челюстью. Торчат зубы через один из пародонтозных десен. Но - радостно торчат!

Пока же авторов проекта и макета решили почтить к очередному празднику.

- Вы представьте список наиболее отличившихся товарищей.

И руководство Генплана получает за свои пять двадцатичетырехэтажных книжек, развернутых вдоль Калининского проспекта, награды и премии. Только того молодого, что первый насчет челюсти с зубами шефа придумал, не вписали на награды. Бестактен. Рано ему еще.

...
Н- ну. Теперь необходимо сказать пару слов про товарища Суслова. Это вам не похотливый дедушка-козлик Калинин. Михаил Андреевич был человек серьезный и вдумчивый. Сталинского закала и несокрушимой убежденности в победе мирового коммунизма.

Из себя он был похож на перекрученный саксаул внутри серого костюма. Серый костюм был его фирменный стиль, элитный шик. Все в черном или синем - а идеолог партии в сером. Он знал, что его зовут серым кардиналом: ему льстило. Других слабостей, кроме этого партийного тщеславия, он не имел.

Подчеркнуто аскетичный Суслов поставил дело так, что почести его обременяют, а вот поработать он всегда готов из чувства долга и отсутствия прочих интересов. На всех фотографиях сбоку или сзади. И вскоре все тайные и невидимые нити управления были намотаны на его синие старческие руки в прожилках.

Он сидел на своем посту идеолога партии, как гриф на горной вершине краснозвездной кремлевской башни, и взором острее двенадцатикратного морского бинокля проницал деятельность государства.

...

Красавица-Москва цветет и пахнет ароматами, Михаил Андреевич. Хотя без вашей отеческой заботы, конечно, всем сиротливо. Но крепимся как коммунисты. Вот - строим Калининский проспект.

Суслов, надо заметить, название не одобрял. Он полагал любые половые связи порочащими истинного арийца. Калинин в его глазах был просто старый кролик с партийной индульгенцией, суетливо сближавшийся с любым грызуном противоположного пола.

- Я обязан ознакомиться с проектом застройки, - негромко и самопожертвенно известил Суслов. Долг и партийная дисциплина изнуряли его, но благо державы требовало не роптать.

Тихий нрав Суслова знали. Сталинская выучка. Назавтра в его кабинете вмиг составили макет всей стройки от Бульварного кольца до Садового.

....

- Кто это сделал? - тихим ровным голосом поинтересовался он. Кровавый призрак занял почетное место. Кто это сделал, лорды?

Посохин набрал воздуха, выдвинул грудь впереди шеренги, показал меж губ зубной протез и признался в авторстве. Хотя мы все, Михаил Андреевич.

- Вы еврей? - спросил Суслов.

...

- Никак нет, - по-военному четко отрекся Главный Архитектор. - Я русский, Михаил Андреевич. - И всем существом жаждая подтвердить этот факт, придал лицу уставное выражение: преданной и радостной придурковатости.

- Тогда вам не могла прийти в голову идея этого проекта, Михаил Васильевич, - ровным угасающим тоном инквизитора, начавшего пытку, констатировал Суслов.

Архитектор восстановил в памяти зарождение идеи и побелел. Рентгеновская проницательность руководства парализовала его волю. Но отступление было невозможно.

- Авторство мое… воплощение коллективное… - капнул каплю оскорбленности в бочку преданности По-сохин.

- С коллективом мы еще разберемся, - мягко пообещал Суслов и стал думать.

- Кто из ваших родственников еврей? - спросил он.

- Жена… вторая… - упавшим голосом сказал архитектор.

- Вторая? - поднял бровь Суслов. - А всего их у вас сколько?

- Первая умерла… Она была русская.

- Я ее понимаю, - скорбно сказал Суслов, и это прозвучало так, что вторая жена уморила первую с целью занять ее место.

- Вот! - подытожил он.

- Я не понимаю… - прошептал архитектор.

- Подпал под влияние, - пояснил Суслов. - Вы любите вашу жену?

- Э-э-э… как все… - выбрал соглашательскую линию архитектор, вертясь в ожиданиях напасти.

- Как все не бывает, - ровно и безжизненно, как танк во сне, наезжал Суслов. - Некоторые от своих жен отрекались. И такое бывало.

Дело врачей-убийц и безродных космополитов гремело не так уж и давно. Архитектор подернулся бело-голубым камуфляжем на фоне своего макета.

- Посмотрите, - указал Суслов. - Эти здания - что они по форме напоминают?

- Книгу. Раскрытую книгу. Немного… возможно… напоминают… нам…

- Да. Именно. Я согласен с вами. А все вместе, взятые рядом, что они напоминают?

Молчание было знаком согласия, поддержки и восхищения любой трактовкой верховного идеолога. Проектировщики от преданности аж рыли ковер каблуками. Вы член Политбюро, Партия - вот наш ум, и честь, и совесть.

- Ну?

- Библиотеку? - неуверенно сказал главный архитектор.

- Стаю птиц… - предположил генеральный директор.

- Путь по предначертанной программе в светлое будущее, - продекламировал главный инженер, лучше коллег владевший новоязом.

Суслов устало прикрыл глаза тонкими складчатыми веками, как старый гриф, пообедавший старым индюком.

- Сколько - у вас - здесь - книг? - спросил он, не открывая глаз.

- Н у, пять… - сказали все, бессильно чуя подвох.

- Разъяснения нужны? - спросил Суслов.

- Э-э-э… мнэ-э… - извивались все.

- Как - называется - это!! - рассердился Суслов, обводя жестом макет.

- Калининский проспект?

- Вы ошибаетесь, товарищи. Коммунист и атеист Михаил Иванович Калинин не может иметь отношения к вашему творчеству. То, что вы здесь изобразили, называется «Пятикнижие».

Недоумение сложило мозги присутствующих в кукиш. Коммунисты и атеисты силились понять смысл загадочного прорицания верховного жреца.

- Что такое Пятикнижие? - допросил экзаменатор.

- Э-э-э… мнэ-э…

- Me! Бе! А по-русски!

- Пять томов «Капитала» Маркса? - просветлел главный архитектор.

- Пятикнижие - это священная книга сионизма, - ледяным тоном открыл Суслов, и авторы посинели от ужаса. - Пятикнижие - это учение об иудейской власти над миром. Пятикнижие - это символ буржуазного национализма, религиозности, идеализма, реакционности и мракобесия. Пятикнижие - это знак власти ортодоксальных раввинов над всеми народами земли.

Авторы втянулись внутрь себя, как черепахи. В их контурах засквозило что-то прозрачное. Они стремились слиться с окружающей средой, задрать лапки и притвориться дохлыми.

- Спасибо за облик Москвы, товарищи, - поблагодарил Суслов. В зал пустили газ «Циклон-Б», и потолок обрушился, прищемив когтистую лапу мировой закулисы.
....

- Я. Вспомнил. Товарищ. Суслов. - Покаянно выпадают слова из главархитектора.

- Фью-фью? - свистит ноздрей инквизитор. Иногда ученик предает учителя, иногда учитель предает ученика, иногда кто кого опередит.

- Это… один из моих помощников… Он… я поручил некоторые детали… черты, так сказать. И он - вот! Предложил… именно пять!., а я… мы… Утеряли бдительность! Товарищ Суслов! Ваше гениальное видение обстановки!

- Фамилия? - удовлетворенно переспросил Суслов.

- Дубровский!

- Н-ну-с. Ладно. Давайте сюда вашего этого. Если можно, пусть там поторопится. А мы здесь подождем!

Можно! Можно, Михаил Андреевич! Поторопятся, не сомневайтесь!

И перепуганного молодого, архитектора-стоматолога в обнимку с его идеей, швыряют в машину и под сиреной мчат по Москве быстрей последней мысли.
...

Охреневший от этой доставки в Политбюро самовывозом, молодой неверно истолковывает альтруизм коллег. Его озаряет, что сегодня в мире победила справедливость. И его талант будет вознагражден непосредственно здесь и сейчас. Его отметят, поощрят и выдвинут, не обходя больше.

- Как ваше имя-отчество, товарищ Дубровский? - интересуется Суслов с сочувствием и садизмом.

- Мое?… Давид Израилевич. Суслов вздохнул:

- Как это у Пушкина? «Спокойно, Маша, я Дубровский Давид Израилевич».

Все готовно посмеялись высочайшей шутке, доставшей бедного Дубровского еще в пятом классе.

- Итак, Дубровский Давид Израилевич, это вы придумали поставить пять книг? - зловеще мурлычет черный человек в сером костюме.

- Товарищи тоже принимали участие в работе, - благородно говорит автор.

- Товарищи тоже получат то, что они заслужили. Кстати. Какими наградами и поощрениями вы были отмечены за этот проект?

- Н-н… Д-д… Никакими.

- О? Гм. (То есть идея ваша - пряники наши. Коллектив, значит, использовал вашу идею и пожинал лавры, а про вас вспомнили, когда пришло время получать розги?)

Строй архитекторов скульптурно застыл с незрячим выражением.

- В синагогу часто ходите?

- Ва-ва-вы… вообще не хожу.

- Отчего же?

- Я комсомолец!., бывший. Атеист.

- Похвально. Почему не в партии?

- Ты-ты-ты… так разнарядка на интеллигенцию.

- А в рядах рабочего класса трудиться не приходилось?

- П-п-п… пока нет… но я готов… если Партия прикажет…

- Похвально. А почему же книг именно пять, Давид Израилевич?

- Сы-сы-сы… столько влезло.

- Влезло?! Столько?! Ты все суешь сколько влезет? А пореже?! А по роже?! А сосчитать?! А чаще - нельзя???!!! Па-че-му пять!!!

- Ах… ах… ах… можно изменить!… если надо!…

- Почему - ты - поставил - мне - в Москве - пятикнижие!!! А???

Под полной блокадой мозга архитектор выпалил:

- У Михаила Васильевича пять зубов в верхней челюсти!

Суслов вытаращил глаза:

- Под дурака косишь? Психиатра позвать?

- Челюсть! В стакане! Я увидел! И машинально! - горячечно причитал архитектор.

- Пародонтоз! Стоматит! Возраст! Михаил Андреевич! - с точностью попал в унисон подчиненному По-сохин, клацая и трясясь.

- Да вы все что - сумасшедшие?

- Пусть достанет! Пусть достанет! Пусть покажет!

- Да! Я покажу! Я покажу!

Суслов растерялся. Посохин вытащил вставную челюсть. Все дважды досчитали до пяти по наглядному пособию. Дубровский развел руками. Посохин неправильно истолковал движение сусловского пальца и опустил челюсть в свой стакан с минеральной водой. Все были на искусственном дыхании.

Суслов пришел в себя первый.

- Еще что вы собираетесь достать и мне тут продемонстрировать? - поинтересовался он. - Михаил Васильевич, вставьте вашу запчасть на место.

Дубровский взмахами рук пытался передать эпопею творческой мысли.

- Прекратите изображать ветряную мельницу, постойте спокойно.

Выведя из строя руководство Генплана Москвы и отправив его восвояси принимать лекарства, Суслов занялся Московским Горкомом. При нем городским властям и в страшном сне не пришло бы в голову называть себя «правительством Москвы». Новые либеральные времена не предсказывали даже фантасты. Услышав оборот «правительство Москвы» при живом государстве с вменяемым правительством во главе, бдительный и принципиальный Суслов не успокоился бы до тех пор, пока городское руководство не было распределено поровну между золотодобытчиками Колымы и лесозаготовителями Коми.

- Товарищ Егорычев, по каким местам Арбата намечено проложить новый проспект?

На доклад ходили подготовленными полностью.

- Малая Молчановка, Большая Молчановка, Собачья Площадка.

- Странная подоплека. Интересный контекст. Вот такая девичья фамилия правительственной трассы. Это намек?

Осознавая начало экзекуции, товарищ Егорычев профессионально одеревенел.

- А как вам эти книжечки? - Суслов щедро указал на макет.

- Мы с товарищами предварительно одобрили… коллегиально. Есть протокол.

- Протокол - это хорошо. Думаю, это не последний ваш протокол. Кстати, про протоколы сионских мудрецов никогда не слышали? Сейчас я вам кое-что разъясню.

После разъяснения товарища Егорычева хватил инфаркт, а после инфаркта его отправили на пенсию. А первым секретарем Горкома стал товарищ Гришин.

Главный архитектор оперировался по поводу обострения язвы желудка, Генплан месяц пребывал в со стоянии инвалидности разных степеней.

- Мы одобрили ваш проект, - убил всех Суслов. Красиво, современно, экономично: молодцы. Ставим Калининском четыре «книжки». Этого достаточно. В согласны, товарищи?… А деньги, уже отведенные бюдже том на пятую… пятое, пойдут на высотное здание СЭВ: потребность в нем давно назрела. Его следует отнести в сторону, изменить, сделать повыше… - Изрекая соломоново решение, он жег мудростью.

И лег обратно в больницу восстанавливать растраченное здоровье.

Дубровского поощрили премией и уволили по сокращению.

А там, где Арбат выходит к Москва-реке, в рекордные сроки возвели 31-этажное книжно-крылатое здание Совет Экономической Взаимопомощи братских соц. стран, в котором ныне трудится не разгибаясь на наше благо мэрия Москвы