Модели южнорусской идентичности на Украине
Вопросы национализма

Электоральная география Украины приобрела столь устойчивые границы, что они уже стали частью самосознания жителей двух частей страны. Можно говорить о формировании двух политических протонаций – условно западно- и восточно-украинских. Более того, степень их различия столь высока, что любые проекты по федерализации государства наталкиваются на убеждённость властей в их губительности для страны. Почти никто не верит, что федеративная Украина сможет сохранить своё единство. Залогом существования государства видится унитарная модель как блокирующая политические проявления регионального своеобразия. И эти опасения не безосновательны – очень уж различны две части страны.

Все последние годы Украина существует благодаря действию политического маятника Восток-Запад. Как в системах демократии разные партии уживаются друг с другом, потому что имеют шансы на победу в результате очередных выборов, так и здесь две половины государства принимали возможность сосуществования именно потому, что к власти приходили то восточные, то западные представители. И всё же этот маятник постепенно раскачивался – система оказалась нестабильной.

Сохранение единства такого государственного образования возможно только при двух условиях – внутреннем и внешнем. Внутреннее условие: власть, от какой бы части страны она ни была бы избрана, должна позиционировать себя не как представителя своей «половины», а как выразителя интересов всего населения, и действительно стремиться к удовлетворению запросов другой половины народа. Внешнее условие заключается в ситуации геополитической неопределённости, когда государство может занимать промежуточное положение между основными центрами силы и балансировать на их противоречиях, проводя многовекторную политику. Оба условия очень хрупкие: первое зависит от доброй воли и сообразительности пришедших к власти людей, второе от международной обстановки, которая склонна к изменениям.

В 2014 году произошло крушение обоих условий существования единой Украины. К власти пришли люди, не намеренные считаться со своеобразием другой части страны и открыто заявляющие о своём желании подавлять её волю. Но сам их настрой не случаен, а вызван изменением внешних условий. Ещё с конца 2009 г. Россия стала круто разворачивать свою внешнюю политику с ориентации на сближение с Западом и создания с ним «общих пространств», на интеграционные проекты на постсоветском пространстве, реставрацию старых связей и формирование самостоятельного центра силы в «многополярном мире». В то же время Европа в своём расширении подошла к решению вопросов о форме участия в этом процессе Украины. Привязка украинского рынка к ЕС оказалась очень актуальной задачей и в свете американских инициатив по новому уровню трансатлантического сближения.

Участие в сразу двух проектах интеграции невозможно, но и попытки сохранить промежуточное положение оказались безуспешны. Запад поставил перед Украиной требование чёткого самоопределения. Киев утратил условия для проведения многовекторной политики, а к власти пришли люди с однозначной геополитической ориентацией. А она вынуждает разрушить систему мягкого сосуществования двух частей страны: Юго-Восток должен быть политически подавлен, и его голос не должен влиять на политику государства. Однако привести в такое «овощное» состояние половину страны представляется просто нереалистичной задачей.

Так Украина подошла к крайней черте своего существования: все условия для сохранения её единства нарушены, и теперь для него есть только один вид аргументации – силовой. Вопрос состоит в том, какие регионы удастся сломить, а какие сумеют воспротивиться и добиться самоопределения через отделение от Украины. Удержать весь Юго-Восток Киеву не под силу, да и не надо: полного преобладания западного вектора можно достичь только через радикальные изменения в соотношении электорального веса двух частей страны. Несомненно, что отпадение Крыма никак не входило в планы ни новой киевской власти, ни её западных покровителей. Но вот отпадение двух восточных областей – это тот идеальный для них вариант, при котором геополитический выбор становится гарантированным, ставя юго-восточное население в положение меньшинства, а отношения с Россией в статус враждебных. Однако велика опасность потери и всего Юго-Востока – тогда Украина станет сравнительно небольшим, экономически слабым и малозначимым для международного расклада сил государством.

Залог успеха радикально прозападного Киева – в пассивности населения «неправильной» половины страны. И есть все основания рассчитывать на это. Эти половины совсем не равны. Сила прозападной части страны в том, что именно она – собственно и есть Украина в том смысле этого слова, который заложен в идеологии украинства. Здесь широко распространено употребление украинского языка и абсолютно господствует украинское самосознание. Здесь есть националистически настроенные элиты и национально-сознательное население. И они агрессивно относятся к Юго-Востоку, так как единственный залог долговременного выживания Украины – это его полноценная украинизация, то есть скорейшее уничтожение его культурного своеобразия.

А вот сам Юго-Восток – это что-то вроде недо-Украины. Здесь нет своего особого самосознания, нет национального мышления, местных патриотических элит. Это просто территории, недостаточно вовлечённые в дело строительства единой украинской нации. Большинство их населения считает себя украинцами – это привычка, привитая здесь ещё советской национальной политикой. Однако они плохо знают украинский, предпочитают говорить на русском языке, плюс проявляют откровенную неприязнь к выходцам из наиболее украинизированного региона страны – Галичины. Они не являются «другой национальностью» и не предлагают ничего взамен. Это области, заселённые денационализированными русскоязычными славянами.

Отсутствие своей идентичности, своего политического проекта Юго-Восточной Украины очень заметно и на символическом уровне: например, галичанин-униат одевает на праздник патриотические шаровары, и говорит, что он – казацкого роду, и это никому уже не кажется странным. Хотя казаки были православными воинами, боровшимися с унией, и жили на совершенно других землях – тех, которые в наши дни русскоязычны и положительно настроены к России. Но даже когда их кандидат побеждает на выборах, идеологически продолжает господство тот самый ряженый галичанин. Украинская власть неизбежно имеет антироссийский и антирусский характер, так как такова структура её идентичности, таковы свойства идеологии украинства, такова задача всего политического проекта независимой Украины.

На Украине нет межнационального или межэтнического конфликта. Она разделена не между «русскими» и «украинцами», а между теми, кто обрёл национальное самосознание, и теми, кто ещё нет. На Юго-Востоке просто нет никакой идеи своей самости, даже на региональном уровне. Однако растёт неприятие государственной идеологии. Украинство стало всё более ассоциироваться с «бандеровцами», «фашизмом», насилием и жестокостью, «рагулями», униатами и т.д. То есть со всем тем, что составляет уже прочно сложившийся имидж Галичины. В связи с этим привычное украинское самосознание становится всё более некомфортным. Долговременная пропаганда образа галичанина как настоящего украинца убеждает людей в том, что они не совсем украинцы. И с этим не поспоришь – ведь именно галичане украиноязычны.

Более того, украинская идентичность теперь не просто ставится под сомнение, она иногда стала и отвергаться. Показательны события на Донбассе: здесь по переписям и советского, и постсоветского времени фиксировалось абсолютное украинское большинство. Даже в оплоте сопротивления – городе Славянске украинцев насчитывалось более 73%. Однако люди здесь вышли на улицы с демонстрацией своего русского самосознания. «Мы русские!» стало основной идеей для восставших донбассовцев, а налёт советской номинационной «национальности» сошёл быстро и почти бесследно. Провозглашению суверенитета здесь предшествовал массовый отказ от украинской идентичности, стихийная ре-русификация и следующий из этого запрос на воссоединение с Россией.

Однако думается, что такая ситуация вряд ли может стать моделью для всего остального Юго-Востока Украины. Донбасс в основном пролетарский, а в этой среде изменения этно-национального самосознания проходят легче, чем в более связанных с традицией слоях общества. Кроме того, это всё же довольно маленький регион – две области, и отделяясь, он не претендует на создание долговременного государственного проекта. То, что за провозглашением независимости сразу последовала просьба к России о присоединении – вполне естественно. Это тот сценарий, который может быть реализован в двух приграничных областях, но вряд ли на всём Юго-Востоке.

Главная проблема этой части страны – в отсутствии какой-либо идеологии самости, на основе которой мог бы быть построен местный политический проект. Жителям Восточной Украины нечего противопоставить украинству. Они выходят на улицы против украинства, но предпочитают говорить о «фашизме», потому что заявить другую идентичность не могут. Однако всё более ощутим запрос на иной национальный проект, чем украинство. Проект, который имел бы другой интеграционный вектор и не противопоставлял бы русских украинцам, а наоборот мог бы играть консолидирующую функцию.
...............................

[www.apn.ru]