Серия текстов Сергея Корнева - полемика с Галковским

Начало текстов здесь:

[culturgy.livejournal.com]

Советую полностью прочесть часть под названием ФИЛОСОФИЯ ГЛОБАЛЬНОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ, посвященный американской философии и американскому взгляду на мир.


[culturgy.livejournal.com]

[culturgy.livejournal.com]

От себя: Из этой философии следует, что США и есть по своей сути Империя Зла.

Приведу отрывок из второй части:


В России уже давно стала популярной тема «американских двойных стандартов» в международной политике. Если бы люди были лучше знакомы с американской философией, то удивлялись бы наличию вообще каких-то «стандартов». «Фишка» этической доктрины Дьюи – принципиальный отказ от самой идеи этических «стандартов».

«Мораль — это не каталог мер или свод правил, которым надо следовать так же, как инструкциям аптекаря или кулинарным рецептам. ...Прагматическое значение логики индивидуальных ситуаций, у каждой из которых свои неповторимые благо и принцип, заключается в переключении интересов теории, озабоченной общими понятиями, на проблему выработки действенных методов исследования».

«Этическая теория всегда пребывала в своеобразной гипнотической одержимости понятием о том, что ее задача состоит в открытии неких конечных целей или благ либо некоего абсолютного и верховного закона. …Не является ли вера в единственное, конечное и абсолютное (что бы под ним ни понималось — благо или всесильный закон) интеллектуальным продуктом той феодальной организации, которая уже изживает себя исторически, а также того представления о связном, упорядоченном космосе, где покой превыше движения, которое и вовсе исчезло из естественных наук?»


Приверженность европейского сознания к такому «феодальному пережитку», как моральные принципы, затрудняет манипулирование ими в духе «двойных стандартов». Правителю мира приходится постоянно оправдываться в том, что применительно к разным случаям он действует, исходя из разных принципов. Не будь этих «глупых предрассудков», он мог бы с чистой совестью заявить: «Когда сосед ворует скот у меня – это зло, а когда я сам ворую скот у соседа – это добро». И весь мир видел бы в этом не глумливый произвол, а священное право суверена.

«…Концепция, согласно которой цели действия нужно формировать, исходя из обстоятельств наличной ситуации, не станет предлагать один и тот же критерий суждения для всех случаев. Если одним из факторов ситуации является человек с соответствующей умственной подготовкой и богатым арсеналом ресурсов, то мы вправе ждать большего, чем в ситуации с человеком неразвитого ума и недостаточного опыта. Нам будет совершенно очевидна нелепость применения того же стандарта морального суждения к диким людям, что и к цивилизованным. О любом индивиде или группе следует судить не по тому, насколько им удается достичь какого-то фиксированного результата, а по тому, в каком направлении они изменяются. Плохой человек — это тот, кто, как бы он ни был хорош, вдруг начинает портиться, деградировать в своем хорошем качестве. Хороший человек — это тот, кто, как бы он ни был нравственно низок, меняется в лучшую сторону. Подобная концепция заставляет индивида строже судить самого себя и гуманнее судить других. Она не допускает той надменности, которая всегда сопутствует суждению, опирающемуся на степень приближенности индивида к незыблемой цели».


Нетрудно понять, что, применяя эту логику в международной политике, можно одну страну бомбить за то, за что другая в то же самое время прощается или даже поощряется. Многие удивляются, почему Америка не обращает внимания на жесточайшее преследование геев своим сателлитом Саудовской Аравией, и в то же время грубо «наезжала» на Россию по поводу мягенького антипедофильского закона. А потому что Дьюи придумал им такую мораль, которая освобождает от необходимости быть последовательным в этической сфере. И Дьюи вам объяснил бы, что с России спрос больше, потому что она дальше продвинулась по пути Добра, и если Америка ее ругает, то это потому, что любит. А когда полюбит еще сильнее, то начнет уже не ругать, а бомбить. И нечего России проявлять надменность, сравнивая свой прогресс в деле гей-эмансипации с Саудовской Аравией. У хорошего доктора – особый подход к каждому пациенту.


«Нравственные блата и цели существуют только там, где необходимо что-нибудь сделать. Сам факт, что следует что-то делать, доказывает наличие каких-то упущений, зол в наличной ситуации. Данная болезнь есть просто данная специфическая болезнь и ни в коем случае не точная копия чего-то еще. Поэтому благо ситуации следует искать, предполагать и достигать, исходя из точно известного недостатка и той проблемы, которую надо решить».


По-русски это можно выразить гораздо короче: «Что хочу, то и ворочу».

«Безапелляционное заявление о том, что всякая моральная ситуация есть уникальная ситуация, которой соответствует определенное незаменимое благо, на первый взгляд может показаться не просто безапелляционным, но и абсурдным. Ведь, как учит общепринятая традиция, именно ввиду нерегулярности специфических случаев и возникает потребность во власти универсалий над поведением; и суть добродетельного нрава заключается в готовности подвергнуть всякий особенный случай суду с точки зрения неизменного принципа. А из этого вытекает, что, напротив, постановка всеобщей цели или закона в зависимость от конкретной ситуации ведет к полнейшей путанице и беспредельной распущенности. Давайте, однако, последуем прагматическому правилу и, чтобы выявить значение этой идеи, подумаем о ее последствиях. Как мы с удивлением обнаружим, первостепенная значимость уникального и нравственно абсолютного характера конкретной ситуации состоит в том, что вся тяжесть и бремя нравственности в ней ложатся на интеллект. Ответственность при этом никак не страдает; напротив, нам становится яснее, в чем она состоит».


Если вдуматься в аргументацию Дьюи, то вспоминается ницшеанский Сверхчеловек, который превзошел мораль и закон не «снизу», а как бы «сверху», от избытка человечности. Его способность брать на себя ответственность столь велика, что он сам себе закон, сам себе судья и сам себе палач. Человек богобоязненный вспомнит также Христа, который отменил Закон, опираясь на присущую ему Благодать. Дьюи делает американцев равными богам, которым нет нужды связывать себя раз и навсегда установленными правилами или законами. Ницшеанские мотивы прослеживаются и в других фрагментах рассуждения Дьюи о морали. Реконструкция в науках о духе и обществе, которую он предлагает, и есть самая настоящая «переоценка всех ценностей», предложенная Ницше. В качестве первого шага к ней, Дьюи, вслед за Ницше, предлагает заняться «генеалогией морали».

«Реконструкция, всеобщая и столь фундаментальная, что ее началом должно быть признание следующего факта: если все зло, происходящее сегодня якобы от вмешательства «науки» в наш общепринятый образ жизни, совершенно непреодолимо, то это лишь потому, что до сих пор никто не предпринял сколько-нибудь системных попыток подвергнуть «мораль», лежащую в основе старых, законоподобных устоев, научному исследованию и анализу».


Попытки научного исследования морали уже были, и Дьюи это косвенно признает, но у Ницше они - слишком бессистемные, слишком любительские. Но так же, как у Ницше, тщательное исследование морали должно открыть путь к новому, «сверхчеловеческому» образу жизни.

«Нравственные исследования могли бы играть активную роль в созидании (construction) гуманитарной моральной науки, которая непременно должна предшествовать пересозданию (reconstruction) реальных обстоятельств человеческой жизни, ведущему к порядку и условиям иной, более полноценной жизни, чем та, которая когда-либо была дана человеку».


И опираться в этом нужно на «ценности, уже свободные от мрачной печати устоев, сложившихся в донаучную, доиндустриально-технологическую и додемократическую эпохи».

Долой феодализм с его устаревшими мрачными Десятью Заповедями! «Не убий!» - а почему? «Не укради!» - а если очень хочется? Да здравствует переоценка всех ценностей! Хочу и свой скот сохранять, и чужой воровать, – дайте же нам новые Скрижали!

4) Критика классического разделения на «цели» и «средства». Пропаганда «движения ради движения», «обогащения ради обогащения».

Дьюи возмущается европейской привычкой ясно различать цели и средства, и в ходе планирования подчинять средства – целям (а высшие, самые последние цели – «заякоривать» на Небо). По мнению Дьюи, это один из ключевых элементов европейской традиции мышления и европейского рационализма. Это как бы «кащеева игла» Европы, которая «пришпиливает» европейца к «лестнице в Небо» и не дает ему скатиться до состояния «говорящего орудия труда». Внутренний аристократизм, присущий такому взгляду на жизнь, не только придает устойчивость Европе, но и оскорбляет, унижает американский образ жизни. Нужно сделать так, чтобы «движение ради движения», «обогащение ради обогащения» рассматривались как самоцель, как достойный смысл жизни не только в Америке, но и повсюду в мире. Само представление о неких «высших ценностях» должно быть уничтожено, как неблагонадежное, поскольку они неизбежно претендуют на верховенство над собственными интересами гегемона.

«Вера в неизменные ценности привела к разделению целей на имманентные и инструментальные — на те, подлинная ценность которых заключена в них самих, и те, которые важны лишь как средства, ведущие к имманентным целям». «…То, чему отводится всего лишь инструментальная роль, должно походить на изнурительный труд; оно не способно снискать интеллектуальное, художественное либо нравственное внимание и уважение. Все, в чем усматривают недостаток внутренней ценности, оказывается и вовсе нестоящим. Поэтому люди с «идеальными» интересами в основном избрали путь отказа и уклонения от «низменных» целей. От их актуальности и давления они загородились щитом из любезных им условностей либо отвели им место в жизни низшего класса смертных, чтобы немногим свободным было легче достичь тех благ, которые реально или внутренне чего-нибудь стоят. В результате этого разрыва, совершенного во имя возвышенных целей, на долю основной массы человечества, и особенно людей энергичных, «практических», остались одни простейшие виды деятельности».


Ожидаемо, что, в попытке ликвидировать этот разрыв, Дьюи хочет не «средства» возвысить до уровня «целей». А «цели» опустить до уровня «средств».

«Эстетические, религиозные и иные «идеальные» цели сегодня худосочны и бессодержательны либо пусты и праздны в своей обособленности от «инструментальных» или экономических целей. Только в неразрывной связи с последними они могут быть вплетены в ткань повседневной жизни и стать значительнее и глубже».


Другими словами, да здравствует тотальная монетизация культуры и религии, не только внешняя, но и по смыслу. Все эти современные «чудеса», от саентологии до «contemporary art», уже были заложены в доктрине Дьюи. Даже пресловутая толерантность с мультикультурализмом имеют целью не только «заспамить» культурное пространство европейских стран разнообразным хламом, но и выжечь из сознания европейцев представление о ранге, о высшем и низшем в сфере духа. Сделать так, чтобы баховская токката ре минор и «художественное» стукание членом по барабану воспринимались как принципиально однопорядковые явления. Ту же цель имеет и раскручивание «contemporary art», как современного спойлера «высокой культуры». Никакого статусного различия между целями и средствами, между целями разного порядка, не допускается в принципе.

«Если нужды и недостатки специфической ситуации диктуют, что целью и благом на данном этапе должно являться улучшение здоровья, то в рамках этой ситуации мы будем считать здоровье благом абсолютным и наивысшим. Здесь оно не есть средство для достижения чего-то иного. Оно представляет собой конечную и самостоятельную ценность. То же самое верно относительно совершенствования экономического статуса, добывания средств к существованию, сосредоточенности на бизнесе, относительно семейных потребностей, то есть всего того, что в тени вечных целей обладает вторичным и не более чем инструментальным достоинством и потому кажется сравнительно низменным и маловажным. Все, что бы то ни было в конкретной ситуации целью и благом, имеет равные ценность, категорию и достоинство с любым другим благом, соответствующим другой ситуации, и в той же мере заслуживает осмысленного внимания».


На самом деле Дьюи немного лукавит. Он все-таки предполагает одну безусловную ценность, одну главнейшую цель, превосходящую в его глазах все остальные. Это «вечное движение», движение ради движения, бесконечное движение белки в колесе, в жертву которому нужно принести все остальное: и мораль, и Бога, и культуру, и саму человечность.

«Цель больше не служит окончанием или пределом, которых требуется достичь. Это активный процесс преобразования наличной ситуации. Не усовершенствование как конечная цель, а вечно длящийся процессс совершенствования, созревания, обогащения как смысл существования».


Здесь нам снова приходится вспомнить Ницше с его доктриной «Вечного возвращения того же самого». Дьюи не приемлет эту идею в архаичной, метафизической интерпретации, но, кажется, вполне разделяет ее истинный ницшеанский дух и хорошо вписывается в ту интерпретацию Ницше, которую сформулировал Хайдеггер.

Итак, мы убедились, что Америка вполне сознательно стала на путь деконструкции европейской гуманитарной традиции, на путь ницшеанской «переоценки ценностей». Мотивация здесь двойная. Во-первых, сделать самих себя нечувствительными к «европейской магии», чтобы не пришлось делиться с европейцами властью над миром, - как в свое время римлянам пришлось, поневоле, поделиться властью с побежденными эллинами. Это сродни украинскому отторжению русской культуры, чтобы вполне эмансипироваться от России и надежно защитить свою «самостийность» (в этом смысле Галковский однажды весьма удачно назвал американцев британскими «хохлами»). Во-вторых, американцы хотят деевропеизировать и саму Европу. Они хотят сломать европейскую систему воспроизводства элит, обрабатывающую людей в духе старой европейской философии. Ибо, в отличие от украинцев, они хотят не «самостийности», а власти над миром, в том числе – над самой Европой. Только безумец может ожидать, что, решившись пойти на такое насилие над собственной европейской сущностью, Америка после этого захочет делиться с Европой хотя бы тенью власти. Не для того приносятся такие жертвы, чтобы Европа могла сохранить хотя бы лицо и достоинство в грядущем переформатировании планеты.

В отличие от римского сценария, с его бережным (пусть и несколько хамским) отношением к сокровищам эллинской духовности, американское переформатирование мира не ограничится политическим и экономическими аспектами. Предстоит и ментальное переформатирование, конечная цель которого – сделать старую европейскую духовность чем-то абсолютно невозможным. В отличие от инструментального интеллекта американцев, который в принципе не способен задаваться «бессмысленными» вопросами типа «Быть или не Быть?» (позитивно-оптимистический ответ на такие вопросы в нем уже «прошит» изначально), европейский Разум наделен этой «опасной» способностью. И именно она позволяет ему абстрагироваться от реальности, вознестись над ней, обозреть ее сверху и увидеть убогую ограниченность того, что пытаются навязать людям в качестве единственной альтернативы. Поэтому необходимо устранить само место в культуре, откуда европейская духовность могла бы «смущать умы». Устранению подлежит системосозидающий европейский Разум, универсальные моральные стандарты, представление о безусловно высших ценностях, сама привычка иерархически располагать «высшее» и «низшее», видеть в культуре нечто, не сводимое к своей монетизации, к движению финансовых потоков. Если воспользоваться аналогией Галковского, в итоге должен быть построен мир, максимально комфортный для американского «бихевиористского червя». И в этом мире Америка будет абсолютной культурной метрополией, без каких-либо комплексов в отношении Европы. – «Европа, вы спрашиваете? А был ли мальчик?» - В новом мире Европа ретроспективно будет восприниматься как «недоамерика», «протоамерика», «промежуточное звено между американцем и обезьяной».