Автор: Володя (---.ineos.ac.ru)
Дата: 19-09-03 14:15
Персонаж романа «Тихий Дон» Павел Назарьевич Кудинов это историческое лицо, казак-вешенец. Изображая его в романе, писатель не изменил ни имени, ни фамилии, ни отчества.
Коротко из биографии Кудинова.
Павел Назарьевич Кудинов родился в 1891 году в станице Вешенской в многодетной семье казака-середняка. Дослужился до чина хорунжего; за боевые отличия награжден орденом св. Георгия всех четырех степеней и орденом св. Станислава.
«В марте 1919 года П. Кудинов возглавил так называемый Вешенский мятеж, который почти не нашел отражения в советской исторической литературе и известен нам по эпопее М. Шолохова, где ему отведена едва ли не четверть объема всего романа. Вспыхнувший в ночь с 10 на 11 марта в станице Шумилинской мятеж распространился на станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская и Букановская, охватив по существу весь Верхнедонской округ.
В начале июня ударной группе Донской армии удалось прорвать фронт советских экспедиционных войск и соединиться с мятежниками; повстанческие дивизии и бригады были вскоре расформированы по регулярным частям из опасения предательства, подобного открытию фронта зимой 1918/19 года, и разделили участь Добровольческой армии. Многие из верхнедонцев, по понятной причине, оказались за рубежом; и в этом смысле судьба их бывшего командующего не составляет исключения <…>».
Павел Кудинов в 1920 году эмигрировал в Болгарию. Во второй половине 30-х годов Кудинов создает в Болгарии Союз казаков-националистов Дона, с 1937 года издает литературно-исторический и информационный журнал «Вольный Дон».
В августе 1938 года П. Кудинов был уличен властями Болгарии в связях с советским атташе и выслан из Софии в провинцию, а в 1939-м его, обвиненного в активной деятельности по разложению русской эмиграции, а также в шпионаже в пользу Советского Союза, выдворили за пределы Болгарии. Два года П. Кудинов провел в Румынии, а затем снова вернулся в Болгарию и до девятого сентября 1944 года — времени свержения монархо-фашистского режима и прихода к власти Первого народно-демократического правительства Отечественного фронта прожил под усиленным надзором полиции.
После войны Павел Кудинов был выдан Болгарским правительством СССР, осужден по делу о Вёшенском восстании к десятилетнему тюремному заключению в Сибири. Реабилитирован в 1956 году. Возвращаясь к семье в болгарский Михайловград, заезжал в Вёшенскую, хотел повидать родственников и встретиться с М.А. Шолоховым — родня вся вымерла, М.А. Шолохова дома не оказалось, он находился за границей… Последние годы жизни работал садовником в стопанстве (колхозе).
В последние годы жизни П.Н. Кудинов, по воспоминаниям родственников, часто ходил на железнодорожную станцию и смотрел на уходящие в сторону России поезда. В 1967 году его задело и сбросило с насыпи товарным поездом. Ушибы оказались опасными для жизни, и через 4 дня Кудинов умер. Опубликованная в разных источниках версия о самоубийстве неверна.
На сегодняшний день уже достаточно много известно, опубликовано о командующем Верхнедонского восстания 1919 года Павле Назарьевиче Кудинове.
В 1981 году о нем обстоятельно пишет известный исследователь творчества Шолохова писатель К.И. Прийма в книге «С веком наравне». В 1992 году Ростиздат переиздает книгу «Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества», подготовленную и изданную «Казачьим Союзом» в Париже в 1928 году. В ней опубликованы и рассуждения на эту тему П.Н. Кудинова, как «руководителя восстания донцов в Верхне-Донском округе, в тылу у большевиков».
В 1991 в журнале «Отчизна» в № 6, 7, 8 Владимир Васильев печатает исторический очерк П. Кудинова о Верхнедонском восстании по тексту, опубликованному в журнале «Вольное казачество» (Прага, 1931 г., № 77—85, 1932, № 101). Воспоминания Кудинова снабжены обстоятельным комментарием Вл. Васильева.
Очень коротко — несколько эпизодов из этой П. Кудинова:
«В первых числах января 1919 года фронт полками Верхнедонского округа был брошен, и казаки, то в одиночку, то вереницами, пешие и конные, тащились в свои хутора.
Во время квартирования в станице 15-й инзенской дивизии красные солдаты держали себя нагло, немало причиняли «неприятностей» и притеснений.
Вскоре 15-я дивизия была отправлена на фронт, а в станицу прибыла новая власть — террора и неописуемых бесчинств.
Население же обезоруживалось, включительно до ножа; закрывались храмы, училища, «социализировалось» имущество граждан и церковная утварь. Жители бросились, кто куда мог, — то на юг, кто в погреб, кто в лес, в болото… Озверевшие комиссары тешились грабежом, убийством, выполняя секретную инструкцию Высшего революционного совета, которая была отобрана у политического комиссара Эрлиха, пойманного восставшими казаками 5 марта при взятии станицы Букановской.
«Инструкция. Секретно. 12 декабря 1918 года.
От Высшего революционного совета РСФСР политическому комиссару Эрлиху для исполнения. Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы; духовенство; укрывающиеся помещики; штаб- и обер-офицеры; мировые судьи; судебные следователи; жандармы; полицейская стража, вахмистры и урядники царской службы; окружные, станичные и хуторские атаманы; все контрреволюционеры и — все казачество<…>».
Свыше 500 обезображенных трупов верхнедонцев, замученных чекой в течение сорокадневного красного террора, были разбросаны по оврагам, по песчаной степи, в глуши кустарников, никем не посещаемые, не погребаемые.
Хотя комиссары и обезоружили казаков (под страхом смертной казни), но все-таки казаки часть оружия припрятали «про черный день». День этот близился. Возмущение и ненависть к разгулявшемуся террору росли.
Казаки хутора Шумилина (Казанск. ст.), зорко наблюдая за передвижениями частей красного пополнения, в ночь под 26 февраля 1919 года напали на спящий карательный отряд, расположенный в том же хуторе. Комиссары были уничтожены. Истребив отряд в хуторе Шумилине, доблестные шумилинцы с присоединившимися казаками ближайших хуторов в конном строю помчались в станицу Казанскую, уничтожая по пути красных.
«26 февраля в 3 часа дня началось освобождение Мигулинской. Утром 27 февраля была освобождена от красных ст. Вешенская.
К 15 марта 1919 г. из восставших станиц (Вешенская, Мигулинская, Казанская, Еланская) насчитывалось 15 000 восставших бойцов, из которых большинство без винтовок успешно громили красные части особого назначения и удерживали пространство Верхнедонского округа на протяжении 300 верст в окружении».
Самые разные данные о противоборствующих силах приводятся в разных источниках. Но наиболее достоверна, видимо, цифра 25 000 верхнедонцев и 40 000 красных.
Я очень коротко привела здесь отдельные строки из воспоминаний Павла Кудинова о Верхнедонском восстании 1919 года, впервые опубликованные им в эмиграции в 1931—1932 годах, для того, чтобы можно было сравнить его мысли, настроения с суждениями более позднего периода.
Каким же показан Павел Кудинов, командующий восстанием верхнедонцев 1919 года, в романе «Тихий Дон»?
В ХХХП главе шестой части «Тихого Дона» Шолохов пишет: «Из-за Дона, с верховьев, со всех краев шли вести о широком разливе восстания. Поднялись уже не два станичных юрта, Шумилинская, Казанская, Мигулинская, Мешковская, Вешенская, Еланская, Усть-Хоперская станицы восстали, наскоро сколотив сотни… Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой двадцативосьмилетний хорунжий Кудинов Павел. Георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы править мятежным округом в такое буревое время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам».
Еще в пятнадцати главах пишет Шолохов о Кудинове, который так же, как Мелехов, искал свой третий путь в это мятежное время под лозунгом «За Советскую власть, но против коммуны, расстрелов и грабежей». В его уста автор романа вкладывает фразу: «Гордость в народе выпрямилась». В главе XLV, на то, что Григорий Мелехов выпустил на волю около сотни арестованных, Кудинов реагирует спокойно: «…что касается тюрьмы — это чепуха… Ну, выпустил, какая же беда?.. Я скажу ребятам, чтобы они действительно приутихли. А то волокут всех бабенок иногородних, у каких мужья в красных…».
На обвинения Григория: «Вы тут все храбрые стали за нашими спинами! …Ты бы свои способности там показал, на позициях!» отвечает рассудительно: «Я их, Гриша, в свое время не хуже тебя показывал. Да и сейчас садись ты на мое место, а я твою дивизию возьму <…>».
И в то же время Шолохов в романе пишет о том, как несправедливо поступил Кудинов с Сердобским полком, перешедшем на сторону повстанцев, автор приводит письмо Кудинова к Богатыреву: «В приписке стояло: Ежели наших местных коммунистов сердобцы выдадут, — гони их под усиленным конвоем в Вешки, тоже по хуторам. Но сначала пропусти сердобцев. В конвой поручи отобрать самых надежных казаков (полютей да стариковатых), пускай они их гонют и народу заранее широко оповещают. Нам об них и руки поганить нечего, их бабы кольями побьют, ежели дело умело и с умом поставить. Понял? Нам эта политика выгодней: расстреляй их, — слух дойдет и до красных — мол, пленных расстреливают, а проще народ на них натравить, гнев людской спустить, как цепного кобеля. Самосуд — и все. Ни спроса, ни ответа!»).
Исследователем творчества Шолохова К.И. Приймой впервые были опубликованы письма Кудинова 1961 года после того, как он отсидел много лет в советской тюрьме за участие в Верхнедонском восстании, с отзывами о «Тихом Доне» М. Шолохова, цитирую только короткие выдержки из них. Кудинов писал К. Прийме: «В романе много святой правды. Верно указаны причины восстания, его размах… В романе есть кое-что, с чем я не согласен, чего со мною или вокруг меня не было… Но Шолохов как писатель, видимо, имеет право на свой художественный вымысел.
«Скажу Вам, как на духу, — «Тихий Дон» потряс наши души, и заставил передумать все заново и тоска по России стала еще острее, а в головах посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова «Тихий Дон», как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!), — эти люди в 1941 году воевать против Советской России не могли и не пошли».
В декабре прошлого года вдова Константина Приймы Лидия Ивановна Верешкова передала в музей бесценный документ — тетрадь в 133 страницы с записками П. Кудинова.
Записи Кудинов начинает вести 23 августа 1938 года, озаглавливая «История моего ареста в Болгарии. Роман — историческая повесть». Кудинова обвиняли в шпионаже в пользу СССР. Арестован был в предместье города Софии. В своих показаниях он написал следующее: «Познакомился я с секретарем посольства СССР в Болгарии Яковлевым в ноябре 1937 года при следующих обстоятельствах: в начале 1937 года в селе Извор Видинского округа умер член нашего Союза казак войска Донского станицы Мигулинской хутора Батальщикова Георгий Зотьевич Епихин, по профессии сапожник и шорник. В скромной эмигрантской жизни сэкономил он некоторые сбережения, — про черный день. Наследниками его сбережений являлись жена и дочь с внучкой, живущие в России, на Дону. <…>Вслед за вопросом о наследстве Епихина заговорили мы об общей родине…», «<…> ибо власть — предмет проходящий, а родина вечно существующая». Кудинов на протяжении многих страниц пишет о допросах в болгарской тюрьме, о мыслях, о героях Дона, которые помогали ему сохранять честь и достоинство казачества.
Далее Кудинов напишет очень важное: «<…> кое о чем сам с собою вспомнил о делах прошлого, заглянул в историю революции, кое-что восстановил в памяти. А ведь в энто время, в начале 1918 года, когда только начинали брухаться кадеты и советы, много-много кровавых штрихов осталось малозаметными, поглощены вскоре нагрянувшими грандиозными братоубийственными событиями, которые, как кровавый бурный поток, разлились по всему лицу земли русской и земли казачьей Белое движение не было движением ради Божьей и человеческой правды — это была панская чума, напасть на людей, которая подлежит на вечное осуждение и проклятие всеми поколениями русского и казачьего народов, до скончания века <…>. Грустно для души, прискорбно для сердца, что козлами отпущения в этой трагедии оказалось свободолюбивое казачество, чьи отцы не раз восставали за народную свободу и самоотверженно умирали на плахе, под топором боярских палачей <…>
Упорно и разумно стояли казаки на меже своих плетней: не хотели они лезть в чужой огород — у панов служить, быть опричиной; предвещало им сердце горе лютое. Но <…> пошли под насильем обмана воевать Москву, за чужую игру поплатились, разорились, рассеялись по чужим дворам, — батраками стали».
Интересен диалог Кудинова с болгарским агентом Браунером:
«— Павел Назарьевич, вы не отрицаете того, что встречались с секретарем Советской делегации (посольства — Л.Р.)?
— А я думаю, что она же и русская, — подметил я.
— Вот уж в этом я с Вами не согласен, не русская она, а подлая, всем миром презренная, большевицкая, — нервно проговорил Браунер.
— <…>Партии всякий раз, — говорю я, — могут срывать друг другу головы, менять роли, но Россия остается Россией.
Кудинов на следствии не скрывал, что его журнал «Вольный Дон» ведет ударную политическую линию против тех держав, которые готовят вооруженную экспансию против России. О себе в эти дни пишет: «Я — часть людей моей родины. И она, моя родина для меня хотя и на расстоянии и ближе и милее и роднее, чем для граждан иной страны и поднимать рук против России я не позволю». На одной из страниц дневника Кудинов записывает следующее суждение: «Сколько бы эмигранты не брухались и не брыкались все же надо признаться, что сегодняшняя власть в России — есть власть и юридическая и фактическая».
Мысли о времени конца 30-х годов в записках Кудинова перемежаются с воспоминаниями и порой новым осмыслением давно минувшего.
«…Вспомнил я 4-е июля 1918 года, когда под станицей Филоново Хоперского округа на красных шли в атаку мы, кусок свинца мне в руку угодил. Потом лежал я в отбывательской повозке от боли нестерпимой не мог повернуться и помню произнес: Не носи тебя черт куда не надо! Панов пошел ты защищать, так вот тебе за грех награда! … Да ведь я же не дрался под Орлом, чтобы взять Москву, оправдывался я сам перед собою, а бился как честный воин за свой порог из синих камней, за навоз кизечный, за ярки поросшие кугой, курганы древние, покрытые легендой боевой, за солнце седых степей на родном Дону в своем углу…».
Многие страницы записок посвящены размышлениям и рассуждениям о Библии, которую Павел Кудинов купил в 1920 году в Константинополе, осуществив свою давнюю мечту. В своих записках, рассказывая о событиях революции и гражданской войны, о собственных переживаниях, Кудинов нередко использует библейские образы, иногда цитирует отдельные фразы.
Интересны его размышления о революции, гражданской войне, написанные через 20 лет после этих событий.
«С 1912 года служил я действительную службу Отечеству в 12 донском казачьем полку, — пишет он о себе. — В составе того же полка в 1914 году выступил на боевой фронт против Австро-Германии. 6 января 1918 года в составе полка прибыл на Дон. Через месяц он был демобилизован, казаки разъехались по хуторам и станицам.
Я прибыл в Вешенскую станицу в начале февраля месяца, как раз в разгар первой революционной стадии. Бурное дыхание пока что бескровного соперничества… как вешние воды разлившегося Дона неудержимо выступали из берегов старой патриархальной жизни казачества <…>. Зашумели майданы, закружился вихрь степей!.. Столкнулись два единокровных мира… мир стариков, почитавших нерушимость царских и панских велений и фронтовиков, окрещенных огнем и мечом на фронте, дорого заплативших за измену и распутство царской камарильи».
Передает Кудинов разговоры стариков и фронтовиков, использует множество цитат из Библии, здесь яркая, богатая диалектизмами речь. Например, спор фронтовиков и стариков о том, нужен ли России царь?
«Старики: Был царь так и Расея стращала (держала в страхе — Л.Р.) все царства, а как царя-батюшку прогнали то и Расея в ничтожество пришла. Позасели жиды да каторжане на царский трон и хотят командовать<…>.
Фронтовики: Во Франции без царя живут <…>. На войне с Германией так у них и продовольствие как продовольствие, а патронов — только подавай врага. А мы с царем нагрянули в Карпаты, а через 5 месяцев ни патронов ни продовольствия, и гнали нас «швабы» как худобу 500 верст. Вот вам и царь. Казну прогуляли, людей побили и Расею астрамили».
Симпатии автора записок явно на стороне фронтовиков, они и побеждают в споре о новом и старом в жизни.
На собраниях часто присутствовал и Кудинов, но в споры не вступал, а только наблюдал. О себе он пишет: «Только что оторвавшись от долгой окопной жизни войны, моя мятущаяся душа импульсивно рвалась в неведомый простор, на великий подвиг за счастье народное, за идеал жизни, любви, братства». Вспоминает Кудинов события своей службы в жандармерии в 1911 году, о том, как написал он, как умел в свои 19 лет статью, в которой без всяких обиняков защитил народ и осудил полицию. В это время приехал к нему брат Федор «налетел на меня, — пишет Кудинов, — и норовил в патлы вцепиться: «Дурак! За это тебя в кандалы закуют и в Сибирь сошлют. Да если узнает начальство, то ты и донских вершин не увидишь!.. …Изорвал я свое произведение. Но в сердце моем юном так и остался не вынутым сломанный кусочек животворящей стрелы: не милости хочу, а справедливости».
В главе XXI части пятой Шолохов пишет о Тираспольском отряде 2-й Социалистической армии, под натиском немцев проходившем через Мигулинский юрт в Воронежскую губернию.
«Разложившиеся под влиянием уголовных элементов, обильно наводнивших собою отряд, красногвардейцы бесчинствовали по дороге.
В ночь под 17 апреля, расположившись на ночевку под хутором Сетраковым, они, несмотря на угрозы и запрещения командного состава, толпами шли в хутор, начали резать овец, на краю хутора изнасиловали двух казачек, открыли беспорядочную стрельбу на площади, ранили одного из своих. Ночью заставы перепились (спирт везли на каждой повозке обоза). А в это время трое верховых казаков, высланных из хутора, уже поднимали в окрестных хуторах сполох.
Дотлевали на небе Стожары.
На заре с гиком со всех сторон опрокинулись на красногвардейцев конные казачьи лавы.
Пулемет потрещал и смолк, вспыхнула и угасла беспорядочная шалая стрельба, тихо заплескалась рубка.
Через час завершено было дело: отряд разгромлен до тла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен. Две четырехорудийные батареи, двадцать шесть пулеметов, тысяча винтовок, большой запас боевого снаряжения попали в руки казаков.
День спустя уже цвели по всему округу красные флажки скакавших по шляхам и проселкам нарочных. Станицы и хутора гудели. Свергали Советы и наспех выбирали атаманов.
В двадцатых числах апреля верховые станицы Донецкого округа откололись. Был образован свой округ, наименованный Верхне-Донским. Окружным центром избрана Вешенская <…>.
Подробно, но совсем иначе рассказывает об этом Кудинов. Слухи «вроде моровой язвы» вдруг появились в хуторах о том, что на Пасху большевики всех, кто будет в церкви запрут, а церковь зажгут. Загомонили казаки по хуторам, да за шашки взялись. А организовывали эти провокации казачьи же генералы и полковники (п. Алферов, ген. Краснов). С кровавой жестокостью описывает он расправу казаков над тираспольцами. Около тысячи солдат с обозом пригнали в Мигулинскую. Солдаты просили пропустить их на Калач, заверяя, что нападать на казаков не собираются, что отступают они под силою немцев. Раздалось среди казаков: «Пустить их надо, пускай идут себе в Россию». Но есаул Фолометов (для поганого дела всегда найдется поганый человек) начал расстреливать загнанных в церковную ограду солдат. И тем вырыл пропасть между казаками и русскими». Кудинов пишет, что казаки вступают в драку с Фолометовым и его приспешниками, пытаясь их остановить. Женщины-казачки прячут на базах и гумнах оставшихся в живых и раненых солдат. Когда прекратилась устроенная Фолометовым кровавая бойня, ходили казаки, «как бараны кружаные», да руками разводили и сами дивились над своей глупой храбростью. «Вчистую замазались неповинной кровью. Никто нас не пхал (толкал — Л.Р.): сами войну начали. А на кой хрен они нам были нужны? Шли чинно и не замай. Подослали к нам паны своих смутьянов, чтобы нагнать казаков на мужиков и чтоб стычка произошла, вот она и произошла. Да еще какая. Надо чтобы зачалась первая драка, …замышляли паны, а потом хотят не хотят, а воевать казаки будут… Дон-батюшку охранять нужно, но раз нас не трогают, то нечего нам и налетывать».
Думается, в этом случае историческая правда на стороне Шолохова. В воспоминаниях 1931 года Кудинов сам не раз пишет о бесчинствах красных. В 1938-м же году им, видимо, движет идея христианского всепрощения, сказывается его увлечение Библией, религией.
Свои записки в болгарской тюрьме о делах давно минувших Кудинов заканчивает пересказом сна о Подтелкове и расстреле подтелковцев. «Подтелкова я не видел, а снится почему-то».
В тексте записок немало запоминающихся образных картин донской природы, яркий, самобытный язык, особенно в диалогах.
Немало вопросов возникает после прочтения записок: какое место здесь занимает художественный вымысел автора, если он называет свои записки «роман — историческая повесть»? Не явилось ли прочтение «Тихого Дона» одной из важнейших причин этого сочинения? Неизвестно, есть ли продолжение этих записей. В тех, что мы имеем, рассказывается о времени, предшествовавшем восстанию верхнедонцев 1919 года. Как бы рассказал Кудинов о восстании 20 лет спустя? Ведь совершенно очевидна разница и в стиле, и в осмыслении, и в оценке событий, приведенных мною записок Кудинова и его широко известного исторического очерка, опубликованного в эмиграции в 1931—1932 годы и перепечатанного журналом «Отчизна» в 1991 году.
Приведенные мною записки Павла Назарьевича Кудинова вряд ли можно назвать дневником, романом или повестью, описанием исторических событий. Это скорее исповедь души, заблудившейся в войнах, вражде, поисках правды и справедливости, души, желающей одного: жить в мире с Богом, людьми, самим собой.
Это еще одно подтверждение правдивости образа Григория Мелехова, страдавшего и искавшего в «годину смуты и разврата» свою правду.
Бесспорно одно: записки Павла Кудинова, его письма, исторические очерки разного времени, публикации в эмигрантских журналах заслуживают отдельного издания в полном объеме, так как они дадут много новых сведений и ученым, изучающим историю Дона и России, и шолоховедам, помогут лучше понять людей, искавших свой путь и свою правду в пожаре революции и гражданской войны.
ст. Вёшенская,
Ростовская область
|
|
