Новеллы о марксизме. Собственность. п.3

В самой постановке вопроса о собственности человека над чем-то есть глубокая мировоззренческая неувязка. Дело в том, что к моменту работ Маркса и Энгельса весьма существенными по отношению к денежной или промышленной собственности были собственность земельная, собственность на скот и даже рабовладение(в США, Бразилии, на Кубе). Свежа еще была история революции рабов на Гаити, где «черный консул» Туссен Лувертюр, возглавивший революцию, был высокообразованным человеком, который и погиб-то потому что его обманом завлекли во Францию, признав победу гаитянцев, а Туссена пригласив как бы для того, чтобы он стал генералом континентальной армии Наполеона.

Т.е. безмятежно говорить о частной собственности в это время было весьма неэтично. Право частной собственности как право безраздельного владения и распоряжения этой собственностью как не имеющей собственного Я, - автоматически означало отказ от признания человеческого в неграх-рабах. Во Франции именно так это и выглядело. Вплоть до понятия «негрское мясо», которым можно было кормить собак.
Я не говорю уже о таких тонких вещах, как повсеместно находившиеся и находящиеся в собственности собаки, кошки, лошади, коровы, свиньи. Хозяева и их «собственность» в случае крестьянского хозяйства как бы живут семьей. Между собакой, лошадью и их владельцами утверждается взаимное доверие, взаимное понимание, взаимная привязанность, далеко выходящие за рамки условных рефлексов. Живущие в одной семье кошка с собакой – друзья. А в «собственность» вроде негритянских девушек хозяева влюблялись, от хозяев у этой «собственности» рождались дети. Эта «собственность» в виде прислуги воспитывала детей, вела домашнее хозяйство.
Редукция частной собственности к тому, что приносит прибавочную стоимость, во времена Маркса и Энгельса было некоторым образом кощунством. Именно потому, что для европейской цивилизации раб в это время был одной из форм частной капиталистической собственности, а на торговле африканскими рабами сколачивались баснословные капиталы. Отмена рабства в колониях Англии произошла в 1834 году, когда Марксу было 16 лет. Отмена рабства в колониях Дании(Виргинские о-ва, Гана, части территории Индии) одновременна «Манифесту коммунистической партии». Вопрос о частной собственности в форме рабовладения во вполне капиталистических странах был перед глазами.
Тем не менее, Маркс с Энгельсом вполне спокойно приравнивают говорящую и думающую собственность к ткацким станкам, паровым котлам, торговому и финансовому капиталу в рамках теоретического вычленения этого общественного отношения. И сводят ее к единственному, как они посчитали, главному в рамках их мышления содержанию – способности приносить доход на вложенный капитал. Ничего человеческого. Никаких сомнений относительно более глубоких материй.

А материи в отношении собственности могли быть весьма глубокими.
Крестьяне и к земле, и к воде относились как к живым организмам, тем более – к лесу, к животным. Землевладение в рамках мировоззрения большинства человечества той поры не было присвоением плодов земельной собственности, но было в первую очередь заботой об этой земле, о поддержании ее плодородия для будущих поколений уходом за этой землей. То, что земля давала, было Богом данное, а не отобранное у нее.
Собственность в рамках такого мировоззрения означала ВЗАИМНУЮ принадлежность хозяина и того, чем он распоряжается. Симбиоз человека с частью природы, домом, домашними животными, вещами, подчиненными человеку другими людьми, не имеющими хозяйственного и личного суверенитета: детьми, крепостными крестьянами для русского дворянина, с рабами для условий африканских и азиатских стран. Но в африканских и азиатских странах рабство тоже далеко выходило за рамки чисто экономической категории. В Японии рабство было формой наказания, вообще не имевшей экономического содержания. В рабство отправляли за проступки, причем содержанием рабства было ношение неприличной одежды, прически. В рабстве человек должен был чувствовать стыд перед окружающими за то, что он сделал. В большинстве стран Востока рабыни-наложницы были формой многоженства. И не страдали от своего невыносимо рабского положения. Другие рабы были добровольными мюридами. Людьми, которые целиком подчиняли себя мудрому хозяину – ради обучения и воспитания. Еще рабами были люди, не способные к самостоятельному ведению хозяйства. Это был их способ существования – в полной личной зависимости от хозяина. Рабство имело религиозные формы, формы наследственной традиции полной подчиненности одних семей другими.
Все те же виды симбиоза.

А вот как форма капитала, назначенного приносить прибыль, - это европейская капиталистическая форма.
Опыт колхозного строительства в СССР показал, что русский крестьянин не может и не хочет подчиняться экономическим законам – получать прибыль от вложенного. Ему нужно хозяйство, в котором он живет, с которым он в духовном родстве. Организм, в котором все друг другу нужны, все друг другу не чужие. Но есть иерархия. Есть хозяин, и есть те, кто подчиняются его воле.
Такой собственностью может быть не только крестьянский двор. Такой собственностью может быть завод Форда, выращенный из велосипедной мастерской в сарае и от живущих как бы одной семьей первых нескольких рабочих. Этой собственностью может быть корабль, хозяин и капитан которого чувствует каждый скрип и каждый стук тела корабля. А корабль, как верный пес, умирает вскоре после смерти этого своего любимого хозяина. Потому что наследники его уже не чувствуют. Они ему чужие.
Собственностью может быть страна, «которую взял, и полуживую вынянчил». Собственность-то на эту страну общенародная, да только хозяин у нее единственный – Сталин. Потому что чувствовал все ее болячки. А вот последующие – уже только распорядители наследия. Или и того хуже – сознательно проматывающие это наследие чужаки.

Отношения собственности много богаче того примитива, до которого свели вопрос Маркс с Энгельсом. Отношения собственности много человечнее и естественнее марксистской схемы. Собственность по Марксу – это паразитическая от начала и до конца собственность, даже если она превращается из частной в общественную. Она не предполагает человеческого отношения к предмету собственности. Разговоры о том, что у воров-собственников надо отобрать яхты, как раз об этом и свидетельствуют. А что потом с этими яхтами? Продать иностранным буржуям, а деньги всем миром пропить?
Советская собственность пришла в негодность после приватизации именно потому, что она потеряла хозяев – директоров. Новые владельцы, которых, естественно не устраивала прежняя управленческая команда, хозяйствующая на заводе, связанная с ним тысячами невидимых человеческих, информационно-технологических и пр. нитей, - в считанные года остались при металлоломе станков и стенах. Они не сумели удержать жизнь того организма, который из себя представляет любой завод. Организм умер, потеряв именно хозяев.
А вот по Марксу это всего лишь набор железяк, к которым надо приложить рабочие руки и капитал, и он начнет давать прибыль, или как там у них, гешефт? Обезличенное владение, обезличенный капитал, обезличенные работники… А не выходит. На русской земле и станки – живые и душу имеют. Любые руки им не годятся, а только хозяйские, любящие, добрые.

Марксизм – не добрый. И в вопросе о собственности он полностью раскрывает себя. Это теория того, как и на каких основаниях один вор может украсть что-то у другого. И пусть один из этих воров – называется народом или пролетариатом. К этому самому пролетариату подходят с точки зрения воровского мировоззрения. Вот, дескать, один вор чего-то украл, чего-то создал, подожди маленько, как все само по себе будет крутиться и создавать добавочный продукт, так мы с тобой… Ы! Что Ы? – ну пролетарскую революцию совершим. И будем жить уже не на одну зарплату. Ты, че, блин, дело верняк!