Корреспондент «КП» побывала в иракском и сирийском Курдистане, где местные жители готовы помочь России победить террористов


«Хочешь сфотографироваться с этой падалью?» − спрашивают меня курдские бойцы.

Я лишь качаю головой. «Нет, ребята, это ваш трофей!» Я молча всматриваюсь в раздутое почерневшее лицо с огромной черной бородой, в страшные, навсегда остановившиеся глаза, в зияющие раны на теле — смесь рваного мяса и костей. Труп совсем свежий (в холодном воздухе еще не чувствуется запаха) и совершенно неуместный на розовом кружевном одеяле.

«Тебе нехорошо?» − участливо спрашивает меня моя переводчица Хабун, хрупкая красавица-курдянка, которой хорошо бы блистать в ночных клубах, а не на передовой. Но ночные клубы она видит только по телевизору, когда работает электричество. «Нет, мне хорошо», − с неожиданной силой отвечаю я. И вдруг чувствую в себе прилив бешеного ликования, кровожадной радости. Передо мной лежит убитый зверь, нелюдь, исламист из ДАИШ (так на Ближнем Востоке называют ИГИЛ − запрещенная в России экстремистская организация). Миф о непобедимости исламистов, который они так умело создают через интернет и видео казней своих жертв, рушится на моих глазах. Значит, их можно бить и можно освобождать города от этой нечисти. Как только что на моих глазах освобожден сирийский город Эль-Хоул.

«Осторожно, ребята. Труп заминирован», − говорит боец по имени Джоан. «Почему ты так думаешь?» «А ты посмотри: на кровати, где лежит тело, ни капли крови. И даже на полу. Его тащили сюда, уже обескровленного, чтоб оставить нам «подарочек» со взрывом. Мы уже двух таких нашли. Обычно, игиловцы утаскивают мертвых с собой, чтоб похоронить, как подобает. А это — труп-ловушка».

Я выхожу на улицу, жадно вдыхаю холодный воздух и вдруг чувствую зверский аппетит. Курдский боец делится со мной своим пайком: холодный кебаб с луком, завернутый в лепешку. И я ем. Неужели это я?! Меня воспитывали в глубоком почтении к человеческому телу, даже мертвому. Но при мысли о том, что такая же тварь оборвала жизни 224 человек в русском самолете, что такие же звери отрубали головы женщинам и детям, я испытываю бешеное желание взять нож и проткнуть мертвые глаза. Ненависть! Вот что я чувствую сейчас! Но как сказано в Библии: есть время ненавидеть и время любить. Без ненависти нет победы, а без любви — нет мира. Сейчас для нас настало время ненависти.



ДРУГАЯ СИРИЯ.

Въехать в Сирию с иракской стороны — непростая история. С одной стороны, вам не нужна сирийская виза. Здесь нет сирийских пограничников. С другой стороны, иракские власти недолюбливают сирийских курдов по политическим причинам. Когда надо сражаться плечом к плечу, тут курды едины. Именно так, ценой общей крови, они на днях освободили иракский город, столицу курдов-езидов Шенгал (по-арабски Синджар). А вот политика... Но об этом позже.

Два дня мы, иностранные журналисты, не можем пересечь иракско-сирийскую границу. Понадобилось все влияние наших русских и курдских друзей, чтобы разрешение было получено. Милая девушка на иракской границе сообщает нам, что это наш единственный и последний шанс посетить Рожаву (сирийский Курдистан). «Почему последний?» − с удивлением спрашиваю я. «Так уж заведено», − с дежурной улыбкой сообщает она.

Передо мной река Тигрис. Я бросаю свой чемодан в утлое жалкое суденышко. Всего пять минут через реку, и я в Месопотамии, в Сирии! Я прыгаю на берег и тут же проваливаюсь в грязь. Мои чудные замшевые туфельки безнадежно испачканы, но я счастлива! Я сделала это! На мой мобильный немедленно приходит сообщение: «Министерство туризма приветствует вас в Сирии. Пожалуйста, если у вас есть жалобы, позвоните на номер 137». Я хохочу.

Мой коллега, немецкий журналист Эрнест с трудом выволакивает из лодки свой багаж с 20-килограммовым бронежилетом и тяжеленной каской. «А что ты взяла с собой?» − спрашивает он. «Чудесные платья и килограмм лучшей французской косметики». «А снаряжение?» «Какое? В бронежилете я выгляжу как корова и не могу в нем бегать. И потом: снайперы обожают целиться в людей с надписью на груди «пресса». «Ну, а каска?!» «Она портит прическу». «Ты сумасшедшая!» − уверяет он. «Зато у меня есть фляжка с виски, − подмигиваю я. − Это как раз то, что прибавит нам храбрости». «А у меня есть немножко марихуаны», − уныло говорит Эрнест. «Не поможет, − уверенно говорю я. − Ты еще ко мне прибежишь вечером за стаканчиком». (И точно прибежал. Когда вечером Эрнест вышел прогуляться по улице в городе Эль-Камышле, его стукнули по голове и отобрали у него все деньги. Вообще, мои иностранные коллеги, не церемонясь, мигом «вылакали» все мои три бутылки виски. Так что на границе с Турцией нам пришлось покупать контрабандный алкоголь, − продавец честно признался, что все это контрафакт. Мы выбрали самую красивую бутылку, и все время уповали на милость божью, что это не метиловый спирт.)

Позади остается цивилизация. Люди вытаскивают из лодки сумки с продуктами, дешевые холодильники и даже мебель для дома. По сравнению с Иракским Курдистаном, где есть сверкающие пятизвездочные отели, элегантные рестораны, парикмахерские и даже салоны красоты, сирийский Курдистан (Рожава) — это бедная, темная, страшная территория, единственным украшением которой можно считать неустанно работающие нефтяные вышки. Зато здесь дешевый бензин, которые продают в розлив в пластиковых бутылках прямо на улицах. По ночам здесь не горят фонари, а люди даже не знают, что такое отопление. Нищета почти африканская, только без южной живописности.

В это время года на улице теплее, чем в гостинице. По ночам у меня замерзает нос. И чтобы вылезти утром из-под двух одеял, требуется немалое мужество. Мы все спим, не раздеваясь, иногда по три-четыре человека в комнате, − так теплее.

Здесь не работают банки, в лавчонках продается всякий дешевый хлам, от голода спасают посевы пшеницы и стада баранов. Кое-где есть оливковые деревья. А ведь до войны эта территория Сирии славилась своим сельским хозяйством!

Сирийские курды со всех сторон окружены злейшими врагами. Почти тысячекилометровая граница с Турцией полностью перекрыта для курдов. Зато через нее с турецкой стороны идут регулярные конвои с оружием, медикаментами и военным снаряжением для террористических группировок. С другой стороны курдов зажали игиловцы и бесчисленные «Джабхат ан-Нусра», «Армия ислама», «Ахрар аш-Шам», «Джунд аль-Малахим» («Солдаты удачи»), «Анджад аш-Шам» («Солдаты Леванта»), которых американцы называют «умеренной вооруженной оппозицией». Курдам совершенно наплевать, кто там умеренный, а кто нет. Поэтому, когда они узнают, что я из России, спокойно говорят: «Мочите всех! Там сборище подонков».

Курдов убивают со всех сторон. Единственная дорога жизни — переправа через реку Тигрис в Ирак. Только так можно доставить продукты первой необходимости. Есть еще бравые курдские контрабандисты из Турции, которые каждую ночь, рискуя получить пулю в спину от турецкого пограничника, перевозят оружие, деньги и бойцов.

Сирийские курды всегда были бедными и преследуемыми. Еще даже до папы Башара Асада. Хотя курды составляют всего 9 процентов населения, именно на их регионы приходилось 60 процентов нищих! Это вам не богатый Дамаск и процветающее побережье. В 1962 году сирийские власти провели страшно подлую операцию. Под предлогом переписи населения у сирийских курдов отобрали удостоверения личности с целью замены их на новые. После чего 120 тысяч курдов (а сейчас уже, с учетом рожденных детей, 300 тысяч человек) лишились сирийского гражданства, получив статус «иностранец» или еще хуже «незарегистрированный». Это было полное бесправие. Нельзя получить работу, приобрести собственность, даже вступить в брак и получить образование. Поэтому сирийский Курдистан — самый малограмотный регион (редким счастливчикам удалось закончить университет в Дамаске). А в 1965 году сирийское правительство совершило недальновидную глупость, решив создать «арабский кордон» вдоль границы с Турцией. С 1973 года арабов переселяли в курдские регионы, а названия городов арабизировали.

Словом, курдам не за что любить местные власти. Но, в отличие от иракских курдов, они отлично сознают реальность. Да, Башар Асад — отнюдь не зайчик, но, по крайней мере, с ним можно держать нейтралитет. И можно бить общего врага — ИГИЛ и прочую нечисть, а также вместе противостоять историческому врагу — Турции.

«В целом, курдский народ (и часть политиков) — в Турции, Сирии, Ираке и в Иране — полностью поддерживает операцию России в Сирии. В Ираке даже нескольких новорожденных, к примеру, назвали Путиным, − говорит иракский политолог Рамазан Османов. − Курды в Сирии готовы играть на российском поле, но в данный момент их интересы требуют не говорить об этом публично. Я четко осведомлен, что Асад в Москве встречался с представителями сирийских курдов и обещал им автономию. В свою очередь курды до сих пор не воевали с Асадом и не требуют от него разделения Сирии. Их устраивает российская модель федерации».



ФРОНТ: КАК ЭТО ВЫГЛЯДИТ.

Безжизненная, дикая пустыня. Песок, камни и воющий ветер. За что тут воевать? А главное, как? Бесконечный горизонт и ни одного холмика, чтобы укрыться. «Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только мы, плечо к плечу, врастаем в землю ту». Удивительно, как цепко курды держатся за свои земли. И никто из них не рвется в Европу беженцами. А ведь они правы! Самая прекрасная и бесценная земля на свете — это твоя Родина. «Бои идут за дорогу и за редкие населенные пункты», − объясняют мне мои сирийские коллеги.

Какая, к чертовой матери, дорога?! Машина прыгает по ухабам, вытрясая из нас все внутренности, и мы постоянно стукаемся головами об потолок. Впереди нас едет машина-проводник, чтоб мы не потерялись в пустыне и случайно не заехали к игиловцам. Изредка мы видим дома-мазанки из глины и песка. Из них выбегают странные существа, закутанные до самого носа в кучу тряпок, и приветственно машут нам руками. В грязи играют дети. «Что же они тут едят?» − растерянно спрашиваю я. «Как что? Баранов».

Я не вижу ни единой травинки. «А что едят бараны?» «Землю», − смеется фотограф Рани. Я вижу стадо баранов, неподвижно лежащее на земле. В глазах у животных — смертная тоска.

Мобильная связь давно пропала, и коллеги шутят, что хорошо бы купить сим-карту Исламского государства. У одного журналиста — ярко-оранжевая куртка. Ему тоже достается на орехи. «Это ты специально надел, чтоб игиловцам не пришлось подбирать тебе размер пижамы для казни?»

Шутки шутками, но люди нервничают, и в машине нечем дышать от табачных самокруток. Даже я, вспомнив студенческую молодость, делаю пару затяжек на голодный желудок.

В отбитом у исламистов городке Эль-Хоул нас встречает самая живописная «банда» освободителей, которую я когда-либо видела. В отличие от иракских пешмерга, которые выглядят как армия, сирийские воины не заботятся о внешнем виде. Бороды, длинные, развевающиеся на ветру волосы, яркие банданы, цветные платки вокруг шеи. В стороне отдельной строгой шеренгой стоят аккуратные военные в одинаковой форме. Они подстрижены, причесаны, неразговорчивы. Арабские силы «Альсенадид», входящие в состав «Сирийских демократических сил». Я просто опешила от того факта, что арабы сражаются с ИГИЛ вместе с курдами и ассирийскими христианами. Все арабские бойцы соблюдают субординацию и строгую дисциплину. Слово берет командир, сдержанный интеллигентный мужчина, который четко, по-военному отвечает: «Вас удивляет, что мы сражаемся с ДАИШ, основную часть которого составляют арабы? Это шайтаны, дети дьявола. Они не имеют никакого отношения к исламу. Каждый порядочный мусульманин должен взять в руки оружие, чтобы покончить с ними».

Мы разбредаемся по мертвому городку. Часть жителей покинула Эль-Хоул еще до прихода ДАИШ. Те, кто остались, − ушли вместе с исламистами. Местная тюрьма пуста. Остались списки арестованных и казненных, которые показывает мне курдский полицейский. Курды радостно подсчитывают трофеи — американские мины, ракеты, снаряды. Все они были предназначены для иракской армии (на машинах указаны номера контрактов и адрес: Багдад). И все это современное американское оружие успешно перекочевало в руки ИГИЛ. Пикапы «Тойота», превращенные в тачанки, − самое популярная машина на Ближнем Востоке среди исламистов, боевиков Аль-Каиды, в иракской армии, в курдской. Да где угодно. Кому война, а кому мать родна. «Тойота» прямо-таки разбогатела на африканских и ближневосточных конфликтах.

В штабе игиловцев на стенах написано по-английски «CHINА» («Китай»). «А здесь и правда были китайцы, − спокойно объясняют курды. − Мы нашли один труп. Да пойми: ИГИЛ — это отбросы мирового сообщества. В него стекаются все подонки, которые хотят убивать».

Боец Джоан показывает мне помост, на котором игиловцы распинали приговоренных к смертной казни. Это была медленная смерть. Каждый, кто проходил мимо (даже дети!) обязан был плюнуть, бросить камень в приговоренного или нанести ему увечье. Помост построили у входа в школу! Чтобы дети видели это каждый день!

Мое горло сжимает спазм отвращения. Я отворачиваюсь, и меня рвет желчью. Больше рвать нечем. Я вспоминаю фотографию в интернете, которую выставил один игиловец, парень с таким милым, улыбчивым лицом. Он держит в руках отрезанную голову молодой курдской девушки. У нее мраморно-белое лицо, прекрасное даже в смерти, померкшие глаза, рот, созданный для поцелуев, и длинная двухметровая коса. Голова Медузы-Горгоны. Игиловец похваляется своим трофеем. Я надеюсь, он ослепнет навсегда. Я снова чувствую рвотный спазм и закрываю рот платком.

Но вдруг я слышу музыку. Дикую и чудесную музыку. Кто-то хватает меня за плечо. «Ты идешь танцевать? Не умеешь? Мы тебя научим. Это же ПОБЕДА!»



ДЕВОЧКИ! ПОСТАРАЙТЕСЬ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД!

Освобожденный от исламистов сирийский город Эль-Хоул пляшет. Из всех машин доносится национальная музыка. Курды обнимают друг друга за плечи и становятся в круг. Мой переводчица Хабун быстро учит меня нехитрым танцевальным движениям.

Из соседнего дома доносится звонкие девичьи голоса. «Что это?» − с удивлением спрашиваю я. «Это наши женские отряды самообороны, − объясняет Хабун. − В курдской сирийской армии 40 процентов составляют женщины. Пойдем, сама посмотришь».

Мы заходим во двор большого дома, который девушки в военном камуфляже готовят для постоя. В углу аккуратно сложены автоматы Калашникова. Девчонки метлами выметают двор, на костре булькает котелок с овощной похлебкой. В самом доме расставлены тазы с водой, и девицы энергично моют полы. Одна из них, завидев журналистов, с визгом убегает наверх. «Я уже волосы не мыла шесть дней. Не снимайте», − кричит она. Соглашается блеснуть перед камерами с автоматом в руках красотка по имени Джандра (могу ошибиться, курдские имена труднопроизносимые). Поправляет непокорный завиток над ухом и встает в боевую позицию. «Сколько тебе лет, девочка?» − спрашиваю я. «Почти двадцать», − с гордостью отвечает она. У меня увлажняются глаза. «Да ты как моя дочка», − говорю я и обнимаю девичье упругое тело, никогда не знавшее мужчины. А узнает ли?

С этим у курдов строго. Бойфренда мусульманке не заведешь, можно только замуж. В армии шуры-муры не положены. Разрешено только боевое пожатие рук. (Кстати, Джандра обиделась, когда мужчины постеснялись пожать ей руку. Ведь она товарищ!) За «амуры» в прежние годы курдские партизаны в турецких горах даже расстреливали.

В армию девочки идут только добровольно. Маленькая хрупкая Парвин 19 лет тихим голосом дает интервью, но фотографироваться отказывается. Из мужской формы торчат тонкие девичьи запястья. «Я пошла воевать за Родину, − честным пионерским голосом говорит она. − Когда мы победим исламистов, может быть, я выйду замуж. Если выживу. У нас не принято заводить семью, если идешь в армию. А вдруг я рожу детей и погибну? Это безответственно. Дети не должны оставаться сиротами. Прежде всего надо выполнить долг перед родиной».

«А что сказали твои родители?»

Парвин поднимает на меня пламенные темные глаза.

«Они сказали, что гордятся мной, и я иду правильным путем. Я борюсь не только за свободу своей страны. Я борюсь за свободу всех женщин мира, за новое общество, за равенство мужчин и женщин и за торжество справедливости во всем мире».

Жалко, что у меня нет стула, чтобы сесть. Но не садиться же мне на землю от удивления! Я вдруг вижу себя, четырнадцатилетней. Я смотрела фильм «Два капитана», переводила старушек через дорогу, писала о встречах ветеранов, мечтала совершить подвиг и уехать на войну, «чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать».

«Вы думаете, я хочу умереть? − с вызовом спрашивают Парвин. − Нет, я хочу жить! Мы сейчас здесь в Рожаве (сирийский Курдистан. − Д.А.) строим новое социальное общество, где больше не будет неравенства, не будет капиталистов, которые за свою прибыль готовы уничтожить всех. Это будет честная, благородная жизнь, где человек любой национальности найдет для себя место и работу. Мы интернационалисты».



ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

Все, что происходит в сирийском Курдистане на фоне войны, бедности, смертей — это настоящая социальная революция! Грандиозный общественный эксперимент! Попытаюсь объяснить кратко, хотя тут целой книги не хватит.

Великий вождь курдов Абдулла Оджалан, который уже больше десятилетия томится в турецкой тюрьме, много размышлял над ошибками и много читал. (А что еще можно делать в тюрьме?) И случайно натолкнулся на работы русского еврея-анархиста Мюррея Букчина, эмигрировавшего в Америку, чью довольно мутную концепцию можно назвать «либертарным муниципализмом». Чтоб не мучить читателя, объясню: Оджалан всю эту анархистскую романтику конкретизировал и назвал «демократическим конфедерализмом». В чем суть? Прежде всего, он отказался от узкого национализма, авторитаризма, от жесткой марксистско-ленинской теории и стал искать пути «реального социализма» и интернационализма.

Власть должна идти снизу, от муниципалитетов (назовем их народными советами). Капитализм, национальное государство и жесткая индустриализация — это три ужасных ошибки современного общества. На смену им должны прийти «демократическая нация» (где все народы имеют равные права), общественная экономика (но это вовсе не означает, что частная собственность и мелкие производители уничтожаются, − вспомните ленинский НЭП) и экологическая промышленность (что особенно трудно представить, когда видишь в Рожаве бесперебойно работающие нефтяные вышки и загаженные улицы деревень и городов). С экологией тут полная беда.

«В сущности, курды в Рожаве недалеко убежали от коммунизма, − рассказывала мне шведская коммунистка Урсула, которая приезжала в Сирию для изучения новой социальной революции. − Они отказались от диктатуры пролетариата, от тоталитаризма большевиков. Зато создали формы местного самоуправления, куда вошли не только курды, но и ассирийцы, армяне и даже арабы. Но главная их победа — женская революция, немыслимая на Ближнем Востоке! Запрещено многоженство, женское обрезание и насилие в семье. Женщины (достигшие совершеннолетия) воюют в армии и становятся командирами. Они наравне с мужчинами управляют государством и совершают подвиги. Сирийский Курдистан становится источником вдохновения для всех левых и коммунистических движений по всему миру. Да, вам кажется это утопией! Особенно, когда видишь вокруг бедность, разруху и кольцо врагов. Но вы же русская! Вспомните, большевики победили в куда более трудных условиях».

Сирийские курды недолюбливают правительство Иракского Курдистана, считают их предателями. Одной рукой турки подкармливают Иракский Курдистан (в его экономику они вложили 12 миллиардов долларов!), а другой рукой они бомбят курдские города на территории Турции. Для сирийских курдов иракская молодежь — это разжиревшие, испорченные юнцы, которые никогда не воевали в горах, не знают, что такое дисциплина и самопожертвование, обожают дорогие машины и выходы в свет. После захвата игиловцами Мосула именно эти пацаны бросились бежать. Панику остановили заградительные отряды из опытных пешмерга, которые заявили, что будут расстреливать каждого за бегство. Бабушки испорченных юнцов достали из домашних кладовых старые автоматы Калашникова и обвинили своих внуков в трусости. Это те самые бабушки, которые провели свою молодость в горах, сражаясь с турками. Словом, Иракский Курдистан от наступления ИГИЛ в прошлом году спасли старые опытные командиры и пожилые женщины, погнавшие своих выродков на фронт. И выродки стали мужчинами.

«Идеология сирийского Курдистана близка к советской, − говорит мой друг-политолог Рамазан Османов. − Они считают Путина политиком, возрождающим былую мощь СССР. Путин для них (может быть, это наивно) — представитель советско-коммунистической идеологии в другой форме и под другим названием. Сирийские курды хотят открыть свое представительство в Москве. Иракский Курдистан, которым правит Барзани, они считают протурецким и проамериканским. Самое обидное, если курды разделятся по собственной воле: на прозападный Иракский Курдистан и просоветский (по идеологии) Сирийский Курдистан. Возможен повтор сценария Северной и Южной Корей».



ДОЛЖНЫ ЛИ МЫ ПОМОГАТЬ СИРИЙСКИМ КУРДАМ?

Когда я ехала в сирийский город Кобани, этот местный Сталинград (город теперь так и называют − Кобаниград), разрушенный игиловцами до основания, − я была готова к чему угодно, но никак не к оптимизму. Среди апокалипсических развалин меня встретил веселый переводчик Мустафа Али. Мой первый вопрос был: «Почему ты не убежал в Европу? Человека из Кобани, да еще говорящего по-английски, приняли бы с распростертыми объятиями!» «А я гордый человек, − спокойно говорит Али. − Я не хочу побираться на чужой земле. Мне вообще не надо подачек. Ты знаешь, в Кобани вернулось 70 процентов населения. Они живут в разрушенных домах, дети ходят учиться в школы под открытым небом, базары работают, а женщины спешат на рынок, чтоб купить продукты к обеду. А ты думала, Кобани — мертвый город? Да, игиловцы и турки мечтали, чтобы мы умерли. А вот не вышло!»

Мы идем на Площадь Свободы, где проходила линия фронта между исламистами и курдами. Все это похоже на декорации к фильму ужасов. Но я вижу детей, которые прицепили качели к двум рухнувшим колоннам домов. Много ли детям надо для счастья? А в центре площади уцелела фигура орла — символа независимости курдов. «Ты знаешь, это было чудом! − говорит Али. − Вокруг орла каждый день ложились десятки трупов с обеих сторон. Это была многодневная кровавая битва. Мы не успевали убирать тела. Но орел выжил. На зло всем врагам. Мы хотим сделать здесь музей».

Как все бедные и свободные люди, Али удивительно щедр. Он пережил войну и живет сегодняшним днем. Он бежит покупать нам сигареты, потому что у нас нет местных денег. «Ты с ума сошел! − строго говорю я. − Ты что, местный богач? Мы поменяем доллары и купим сигареты». Я узнаю эту беспечность храбрых людей, которые считают счастьем простой факт, что они живы! Всю войну Али, рискуя жизнью, переводил через турецкую границу иностранных журналистов, чтоб показать им битву за Кобани. А деньги что? Бумага!

Да, курды — гордецы. Но ситуация у них отчаянная. «Вы понимаете, турецкая граница закрыта, а нам нужен бетон, строительные материалы. Вы сами видите, − игиловцы полностью разрушили город, − говорит глава комитета по восстановлению Кобани Ебед Рехман Хемо. − Все международные организации, которые обещали нам помощь, теперь забыли о нас. Но мы ведь сражались не только за себя. Кобани в одиночку противостоял ИГИЛ восемь месяцев. Мы боролись с мировым злом. Мы просим Россию о помощи».

Я тут же прикидываю в уме: строительные материалы — это ведь не так дорого. А в Эль-Камышле есть военный аэродром, который контролируют силы Асада. Туда может прилететь самолет МЧС. Всего пять часов по скверной дороге, и в город придет гуманитарная помощь! А курды — благодарный и храбрый народ. Неужели мы откажем?!

Для курдов о чем-то просить — всегда трудно. Когда я спрашиваю министра обороны Кобани Ашрафа Махмуда о том, какая им нужна помощь на антитеррористическом фронте, он отвечает с достоинством: «Людей не нужно. Наши солдаты и сами успешно воюют. Курды освободили Тель-Абьяд, Кобани, Эль-Хоул, а в Ираке — Шенгал, Киркук. Но мы не можем воевать только с калашниковыми в руках. Нам нужны танки, артиллерия. Это очевидно любому военному человеку».



ПРОЩАНИЕ С РОЖАВОЙ И ПРОСЬБА О ПРОЩЕНИИ.

Переправа из Сирии в Ирак через реку Тигрис работает только до двух часов дня. Наши друзья из пресс-службы просят нас подождать. По уважительной причине. Парень по имени Мани, турецкий курд, который освобождал от исламистов сирийский город Эль-Хоул, погиб в тот же день, когда мы были там с курдской армией. Умереть в Сирии просто. А вот что делать с телом? Турция отказывается его принять. Граница с Сирией закрыта. Значит, тело нужно переправить в Ирак через Тигрис. А потом попробовать перевезти через иракско-турецкую границу и доставить его домой, где героя, наконец, оплачут родные и предадут его земле. Мы становимся свидетелями душераздирающей сцены, когда курдские бабушки, потрясая в воздухе автоматами Калашникова, разрывают воздух странными горловыми криками, похожими на крики диких птиц. Так они провожают тело героя, которому предстоит долгий и нелегкий путь в землю.

Я возвращаюсь в Ирак, а оттуда в Россию, где меня ждет ужасная новость. Турки сбили российский самолет (сообщение об этой провокации я получила еще 19 октября от турецких друзей, всеми силами пытавшими предотвратить войну Турции с Россией). Я сделала все, что могла, но мои друзья из Турции молчат. Они думают, что я могла бы сделать больше. А, может быть, их уже нет в живых?

Когда я пишу эту статью, из Диярбакира, столицы турецкого Курдистана, приходит трагическое письмо от моего друга. Глава Ассоциации местных юристов, курдский адвокат Тахир Элчи, с которым я месяц назад договорилась о встрече по телефону (но уже на следующий день его арестовали турецкие спецслужбы), расстрелян прямо в центре города во время пресс-конференции. Турецкие власти обвинили в убийстве курдского правозащитника разумеется...курдов. Я опять опоздала. Простите, друзья!

И снова требовательное письмо из Турции. От другого источника. Турция готовит полномасштабную интервенцию в Сирию под предлогом защиты сирийских туркменов. Сбитый русский самолет — лишь пробный шар. Реакция России выглядит слабой. «Не молчи! Сделай что-нибудь!» Но подобное предупреждение я уже получила от своего друга, иракского политолога Рамазана Османова: «Эрдоган, скорей всего, пойдет на эту авантюру, но я лично уверен, что Путин не оставит от нее и следа. Интересы Турции и России столкнутся на сирийском поле. В Турции уже запущен ливийско-сирийский сценарий раскола и гражданской войны. Что из этого выйдет? Раздел Турции и полномасштабная война между курдами и турками».

Мы, журналисты, привыкли к прогнозам и предположениям. Самый удивительный сценарий я опубликовала еще в сентябре, до русской операции в Сирии. От сербского политолога Деяна Лучича (в Сербии его называют «человеком, который знает все»):

«Уже в 2017 году Россия пойдет спасать Европу от мусульманского фундаментализма по просьбе самой Европы. Русские танки будут встречать цветами. Но спасать вы будете не всю Европу, а только Южную и Восточную. И придут русские в Европу через Турцию, которая к тому времени распадется на три части, через Стамбул, который вновь станет Константинополем».

Тогда этот сценарий выглядел фантастическим. А сейчас?


Дарья Асламова

[best.kp.ru]