Наука и религия.

С.Покровский

           

            Самым неожиданным и самым нетривиальным результатом моего знакомства с НХ и вот уже полных 6 лет работы в ней стало то, что я с помощью НХ пришел к Богу. Я стал православным. Свечки в церквях я не ставлю и ставить не собираюсь, крестик не ношу. Это вторично. Я вон и обручальное кольцо не носил. Но это не делало меня неженатым.

            Но ранее, до знакомства с НХ я был безразличен к Церкви, ее проблемам, к тому, что и как она делает. Сейчас они мне небезразличны. Меня стала задевать за живое этика поповства, ярко выраженный эгоизм поиска индивидуального спасения верующими, с которыми общался. Я стал вникать в теософские вопросы и видеть, например, паскудство забвения Русской православной церковью учения Сергия Радонежского о деятельном исихазме и наоборот введения в число канонических текстов православия учения св. Августина о предопределении святых.

            Недавно обнаружил в себе резкий внутренний протест против того, что мой давний товарищ - стал адептом униатства. Униатским миссионером в г. Жуковском. Я воспринял это как объявление войны традиционному русскому православию, которое, - обязано оставаться православием, а потому должно уметь себя защищать. И я тоже обязан его защищать. Православие - глубинная сущность моей страны и моего народа.

            А вот, что же оно есть такое, в чем сущность самого православия, все-таки ускользало.  Что защищать-то? И как? Когда не улавливаешь основного, слишком легко навредить при всей благости побуждений.

            И все-таки свершилось! Пришло то, что называется прозрением. Самым любопытным оказалось то, что ответ был спрятан в той самой науке, которую повсеместно принято противопоставлять религии. В физике. И во мне самом - как физике. И в глубочайшей аналогичности того, как я вошел в физику, - с тем, как я через новохронологические поиски и умопостроения, входил в вопросы религий и их истории.

 

Физика и религия как институты познания.

            В физику я в свое время натурально приплыл. В подростковом возрасте я учился в Киевской физматшколе-интернате. Впрочем, поступая в него я не собирался связывать свою судьбу ни с физикой, ни с математикой. Я собирался стать историком или журналистом. Вероятнее всего - военным историком или военным журналистом. И в течение двух лет обучения из трех эти планы у меня не менялись. А к своей учебе относился так: все в жизни пригодится. Да и чисто моральная обстановка там была получше. В обычной школе уже обнаружилось сильнейшее расслоение на тех, кто все время учился хорошо, а потому понимал новый материал, и тех, кто уже навсегда безнадежно отстал. Их за уши тянули к стандарту, ну а я уже скучал. А в интернате все-таки собрали сливки. И относились к нам как к сливкам. На той же русской литературе можно было писать не то, что требуется усвоить, а то, что сам думаешь про книгу, про творчество поэта. И это приветствовалось.  

            Короче, учился там первоначально не своему делу. Сочинения писал прекрасно. Как ни сочинение, - его зачитывали перед классом, а то и в параллельных. В качестве образца. А физика и математика - ну просто дисциплины такие, по которым надо получать оценки.

            Но работой в лабораториях увлекся. Причем занимался не плановыми лабораторными работами, а проводил эксперименты, которые сам продумывал, просчитывал, для которых проектировал установки. К концу 9 класса я уже был знаком с двумя вузовскими курсами общей физики - для физико-математических специальностей педагогических вузов, и с курсом для МИФИ. А куда деваться? Надо было понимать, что делаю, как рассчитывать магнитные поля, потоки воздуха через трубки, энергию в конденсаторах, законы лучистого теплообмена и пр.

            И вдруг я осознал, что превратился в законченного физика. Что у меня изменилось качество мышления. Образы окружающего мира стали не мозаикой, а между ними возникла система закономерных связей, которую я понимал и остро чувствовал.

            Как-то уже в 80-х в научной лаборатории, где я работал, один из сотрудников громко ругался. Газоразрядные тиратроны, которые использовались для быстрого сброса высоковольтного напряжения с электрооптическиго затвора лазера, - срабатывали, когда им вздумается, а не когда надо. Один расколотил, заменил, второй - такой же, тоже расколотил… Говорю: постой бить тиратроны. У нас, наверное, нестабильное напряжение. Скорее всего, в лампе перекал термокатода. Слишком вырос максвелловский хвостик распределения термоэлектронов по энергии. Какие-то проскакивают через сетку. Надо, мол, просто стабилизировать 220 вольт на входе накального трансформатора. Проверили - все абсолютно правильно. После стабилизации тиратроны работали как часы. Но глаза на меня коллеги по лаборатории выпучили. - Этому же никто не учил. Максвелловское распределение в вузовской физике само по себе, а термокатод реальной лампы сам по себе. Они у вполне зрелых научных работников не соединялись друг с другом. Были не связанными между собой кусками мозаики.  А я чувствовал устройство как целое, вместе с управляющими внутренними процессами физическими закономерностями. Внутренним зрением видел, как на термокатоде рождаются электроны, как основная масса их задерживается потенциалом сетки, как наиболее энергичные проскакивают, как за сеткой они набирают энергию, ионизируют атомы газа, как возникает электронная лавина. Зрительно видел всю физическую логику происходящего. И притягивал к пониманию происходящего весь комплекс усвоенных знаний. При рассуждениях о  термоэлектронах сознание мне подбрасывало и дополнительную информацию, которая уже избыточна: например, про то, как, например, устроен термокатод. Что со временем, когда снижающее работу выхода покрытие катода несколько деградирует, термоэмиссия уменьшится, - и тогда уже можно будет обходиться без стабилизации. Просто лампы еще слишком свежие, слишком хорошие, слишком правильные. 

            Другой важный для понимания пример. Когда появилось сенсационное сообщение о т.н. «холодном термояде», я пришел в лабораторию, и мне вручили газету «Поиск»: на, мол, почитай. Я прочел, - и, ни минуты не задумываясь, описал, что произошло в сенсационном эксперименте. Палладий, из которого были электроды, на которых проходил электролиз тяжелой воды, имеет свойство впитывать водород или его тяжелый изотоп дейтерий, как губка. Приблизительно 1000 объемов водорода на один объем палладия. Отношение количества атомов палладия и дейтерия достигает 2:1 и даже может приближаться к 1:1. Причем большинство атомов водорода или дейтерия находятся в палладии не в атомарном виде, а в виде ядер. Электронную оболочку они отдают в общую электронную зону проводимости металла. Но материал, настолько насыщенный водородом или дейтерием, не выдерживает внутреннего давления - и растрескивается. При раскрытии трещин на ее краях кратковременно образуется разность потенциалов до миллиона вольт. Вот эта разность потенциалов и разгоняет дейтроны, а порог начала термоядерной реакции синтеза гелия из ядер дейтерия достигается при энергии 10 килоэлектронвольт. Реакция и вправду идет, но ценой необратимого разрушения реактора - палладиевого электрода.

 

            Понятно, что такое ясное физическое зрение невозможно без эрудиции. К моменту сенсации с «холодным термоядом» я уже где-то в научном журнале читал про то, в каком виде дейтерий содержится внутри палладия, знал порог реакции, уже был в курсе измерений потенциалов на раскрывающихся трещинах. Заготовки для понимания уже были в голове. Осталось только их срастить в картинку, которую только еще месяцев через 9 сумеют нарисовать академики из специализированных НИИ. 

            Но с другой стороны, одна только эрудиция бесполезна. Как в случае с тиратроном. Все словечки знакомые, а системного взгляда, способности проникнуть мыслью в сущность процесса, - нет.

            А у меня подобная способность к тому времени отросла. И отросла еще в интернате. Когда эксперименты планируешь сам, - для их выполнения приходится обдумывать проект, что и как удастся сделать. Что этому может помешать, какая требуется энергетика, какие требуются  материалы и с какими свойствами. Как их обработать и скомпоновать. Как повлияет изменение свойств оборудования, материалов, внешние влияния: влажность, воздушные потоки, фоновое освещение, тепло собственного тела экспериментатора, теплопроводность термопары. Чуть ли не ежедневно сотни прикидок в уме и на бумаге, голова, наполненная значениями физических констант и характерными численными характеристиками веществ.

            Не собираясь становиться физиком, я в физику вплыл. И она сама меня подхватила. Я стал видеть мир, например, как наполненный светом таких-то длин волн, для которых такие-то значения функции водности и который испускается как основная длина волны при приблизительно таких-то температурах, а в зеленой листве воздействует на хлорофилл разных видов. Такая-то длина волны позволяет синтезировать белок, а такая-то только сахариды.  Ну и так далее.

 

            Что в итоге получилось из этого? Жена в теплофизической расчетной лаборатории получала задачки для расчетов в виде набора формул. Т.е. в виде математической модели, которую уже надо было превращать в схемы численного расчета. Время от времени расчеты совершенно не получались. Никак не соответствовали измерениям, экспериментам. Или просто выдавали явную чушь. Она стала советоваться со мной: помоги найти ошибку, все, мол, перевернула, ошибки не видно. Ну а смотрел не распечатки, а пытался узнать, а что собственно пытаются просчитать, какой процесс. Потом смотрю на формулы и вижу, что ей процесс сформулировали неправильно. Он в природе подчиняется другим закономерностям. Задача, сформулированная словесно - оказалась на язык формул переведена неправильно. Люди не поняли основные закономерности протекания того, что хотят просчитать. Не верила, но к руководителю все-таки подошла. Муж, мол, сказал так-то. А что - правильно ведь сказал! Действуй! Программу переписала, произвела расчет - попадание в яблочко! Схождение, скажем, с контрольным экспериментом - без единого подгоночного коэффициента. Из первых принципов. Т.е., я получается  в голове построил мысленную физическую модель процесса, адекватно отразившую ее сущность. После этого потихоньку началось. Как в лаборатории гнилая задачка, ее подсовывали жене. Даже в качестве дипломной работы всучили задачку, с которой никак никому не удавалось справиться. Она как-то взмолилась: ну за что все самое нерешаемое на нее сбрасывают. А ее завлаб, доктор наук, который был у нас на вечернем факультете преподавателем по теплофизическим расчетам, ей тихонечко так и говорит: «У тебя есть кого спрашивать, а у других - нет!»

 

            А вот теперь можно переходить к православию. Что сие есть.

 

            Помимо того, что описывается языком физики, есть то, языку физики неподвластно. Чувства и эмоции людей, чувство гармонии окружающего мира, совестливость и сочувственность, ненависть и любовь, законы подчинения людей друг другу и каким-то управляющим их поведением представлениям, традициям. Природным закономерностям.

 

            И вот представьте себе, что существуют люди, которые мысля категориями морально-этическими, категориями правды, справедливости, гармонии - способны создавать такие же ясные и адекватные картины происходящего с окружающими людьми и даже крупными человеческими сообществами, какие получались у меня в связи с текущими физическими задачами.

            Пока такой модельки нет, общество беспомощно. Люди чего-то хотят, к чему-то стремятся, но постоянно попадают в ситуацию морально-этических ловушек. Так поступить страшно, даже смертельно опасно, а так не по-людски. А так - предательство каких-то принципов. И выбраться из подобных ловушек оказывается очень сложно. А они возникают регулярно. В жизни каждого человека, в жизни стран и цивилизаций. Сейчас Россия в такой же ловушке. Причем флажками обложена со всех сторон.

            Мне когда-то запомнилась фраза, сказанная кем-то из героев одной  из книг Дмитрия Балашова серии «Государи Московские»: «Нужен святой!» Этим святым оказался преподобный Сергий Радонежский. Он дал монастырской братии общежитийный устав вместо индивидуалистического монашествования. Он дал русским князьям понимание того, что главной духовной ценностью для них - должна быть православная Русь. И подвиг во имя ее - ничуть не менее дорог Богу, чем подвиг монашеский, молитвенный. В период, когда Русь была лишена людей, способных на инициативу, на героический труд, на лишения и даже на смерть, - он наделил эти подвижнические деяния смыслом подвига во имя Бога. И сам стал образцом того, как подвижничество приводит к обретению святого духа. Преображению человека в святого. Одно только общение с которым одухотворяет окружающих.

            Что он сделал? Он объял русскую землю умом и духовным взглядом, понял те главные противоречия, без преодоления которых земля умирала и духовно, и как государственность. И нашел выход из тупика. Или удостоился ниспослания откровения свыше. Что впрочем, одно и то же. Сергий нашел в себе и в русском языке те слова и поступки, которыми двинул русскую землю на Куликово поле, на монастырское освоение Русского Севера, на строительство Святой Руси, русских людей - на духовное, нравственное преображение самих себя и своих детей.

            Понимание и превращение этого понимания в правильные слова и правильные поступки - это же и есть аналог правильных физических моделей. Только в другой сфере.

 

            Физик, как мы знаем, составляет себе модель из кирпичиков: точных фактов и выражающих закономерности формул и графиков.

            Мышление человека, занимающегося вопросами, относящимися к сфере духовного и нравственно-этического, -  устроено ровно так же. Он тоже оперирует точными фактами и одновременно формулами, устанавливающими связи между процессами и событиями, только относящимися к сфере духовной, этической.

            Но нам не известен формальный - или лучше сказать, формульный, язык мудрости. Нет такого отдельного языка мудрецов. Но он обязан быть, иначе мудрец оказывается чем-то типа собаки. Чувствует, что-то, а сказать не может. Следовательно, такой язык все-таки существует. И в нашей русской цивилизации - это язык православного религиозного знания. Язык прежде всего церковных притч. Взять притчу о слове, воскрешающем мертвых. Это и есть духовная формула: знание в неподготовленных головах и руках - опасно для того, кто его приобретает. Подачу знаний нужно дозировать, давать его по мере готовности человека его воспринимать. Или притча о зернах и плевелах. Тоже все понятно. Не воспроизводи все. Не сей вместе с чистым зерном сорняки и прочее - плевелы (к сведению, смертельно опасные рожки спорыньи имеют название «ядовитый плевел»). Если не просеивать, то чему учишь, что говоришь, то очень легко можешь посеять отраву. Или притча об изгнании менял из храма. Тоже ясно: не допускай опошления и опускания святого. Воюй с теми, кто это делает!

            На самом деле это мощная целостная система правил и алгоритмов. Которая должна пополняться трудами последователей. А заодно и обновляться или комментироваться для тех, кто включился в процесс духовного образования, но приходит к нему уже как человек, говорящий на современном языке. И имеющий в быту дело с людьми, которые и слово плевел не сразу поймут.

Но это именно те формулы-кирпичики, с помощью которых можно рассматривать содержание ситуаций и вырабатывать понимание, как все-таки быть, как поступать, к чему людей вести, а от чего остерегать. 

            Это все-таки система познания мира, а не система догматов.   Строим определение из аналогии имеющемуся неплохому определению для физики:

            Физика - наука, изучающая простейшие, а потому самые фундаментальные законы движения материального мира.

            Религия - наука, изучающая простейшие, а потому самые фундаментальные законы движения духовного мира людей в его взаимодействии с миром материальным и социальным.

 

            Но физика в современном мире - суть полномасштабный общественный институт, включающий в себя не только систему знаний, но и методологии воспроизводства знания, систему воспроизводства людей, владеющих знанием и способами его применения, это система стандартов и система учреждений, система производств, обеспечивающих физику материальными орудиями воспроизводства знания. Ну и правила взаимодействия этой науки с человеческим сообществом. Язык и средства, позволяющие физике быть не чем-то в себе, а быть необходимой и полезной частью человеческого общества, доносить свое знание до общества, контролировать его правильное использование и получать из общества новые задачи, требующие решения.

            То же самое относится к религии и ее телу Церкви. Это тоже и сама система знания, и система воспроизводства этого знания, и система воспроизводства людей, способных это знание и воспроизводить, и использовать, и система учреждений, и материальные средства, и язык и правила общения служителей этого института с обществом.

 

            Физика - бессмысленна в безграмотном обществе, в котором ее понятийный аппарат недоступен народу. Элитарность сообщества физиков не должна заходить слишком далеко. Ровно так же язык религии должен быть понятен, а не элитарен. Иначе при любом сколько угодно продвинутом уровне служителей, они не смогут оказывать влияние на социальное поведение, на нравственные процессы, священнослужители перестанут исполнять свое общественное предназначение по простой причине - их условный язык будет для народа чужим.

 

О науке и религии в сегодняшней России.

            Пропасти между наукой, в частности, физикой - и религией в таком понимании - не то что нет. Это сущности одного типа. И у них в нашей сегодняшней России - общие проблемы. И они не только в том, что разошлись языки народа и науки, народа и церкви. Есть проблемы поважнее.

            Для того, чтобы развивалось и воспроизводилось научное знание физики, оно должно быть обществом востребовано в форме развивающейся техники, в форме развивающейся промышленности. Если нет такого спроса нет, физическое знание перестает иметь пищу для роста, проблематику и практику решения проблем. Деградирует. Перестает понимать самое себя. Перестает воспроизводить людей, способных через практику подняться до уровня создания адекватных мыслительных моделей. Формально ученые остаются. Но они все более и более неадекватны миру. Чего-то знают, а соединения этого знания в продуктивную систему у них не произойдет.

            Если церковь не участвует в постоянной практике нравственно-этического управления человеческими сообществами, она ровно также теряет практику, на которой может воспроизводить людей, способных адекватно отражать в своих головах то, что нуждается в их духовном управлении. Церковь оказывается лишней в народе. Но объективная потребность в нравственном управлении от этого не исчезает.

            У церкви положение много хуже, чем у физики. Физика теряет условия своего воспроизводства на наших глазах. А из-под Церкви вышибали ее сферу приложения усилий столетиями. В 17 веке нанесли грамматический удар по ее учебным пособиям, исправив язык текстов, так, что он стал в ряде случаев неузнаваем. Тексты потеряли содержание. Потом отодвинули церковь от функций участия в государственном управлении, в решении вопроса о власти - на Вселенском соборе 1666-67 года в Москве. Далее ее лишили материальной практики монастырской хозяйственной деятельности, практики народного образования в монастырских школах, после отмены крепостного права в 1861 г. Церковь лишилась последнего принудительного инструмента воздействия на нравственность - государственной поддержки обязательного посещения церковных служб. К 1917 году она уже настолько деградировала, что в развернувшихся политических событиях оказалась по сути пустым местом.

Сейчас, в условиях широких возможностей возрождения формы, - абсолютно не просматривается важнейшая сущность места православной церкви именно как нравственного организующего начала. Она стала адептом подхода к религии исключительно как средству индивидуального спасения на небе. И напрочь забыла о своем месте защитницы и устроительницы земли Русской, что впрочем, неосуществимо без промышленности и науки.

 

            Получается интересный вывод. В современной России наука и церковь должны друг друга поддерживать. Они не только объективные союзники в борьбе за Русь. Они - как левое и правое полушария одного мозга. Они взаимно дополняют друг друга, они являются близкородственными по своей познавательной сущности. И у них общий способ существования и собственного воспроизводства. Через материальную и социальную практики. Оба эти института необходимы для спасения Руси, оба зависимы от ее существования, и оба нуждаются друг в друге. Наука для своего возрождения не может обойтись без организатора строительства экономики, а Церковь не может обойтись без науки как интеллектуального центра, проектирующего и строящего собственно материальные средства экономики. Сама наука организовать себя не может. Ей для этого нужны либо государство, либо церковь.

 

А где же Бог?

            Я же признался в том, что пришел к Богу, а сам о нем ни слова. Все нормально. Бог - суть одна из категорий религиозного способа познания мира. У каждого способа познания мира есть свой понятийный аппарат. Физика не может обходиться без категории «материя», духовно-нравственное осмысление мира трудно реализуемо без категории Бог. В понятийном аппарате религиозного видения мира вопрос об истине решается через отсылку к источнику истины - к Богу. В физике этому соответствует отсылка к объективному существованию законов движения материального мира. Если хотите, Бог- творец наделил материю свойством подчиняться закономерностям, которые являются познающему разуму. Для меня Бог-творец суть речевой оборот, который ничему не мешает и ни к чему не обязывает. В существование истины, которую можно познать - я верю. И я автоматически оказываюсь верующим. Благо, в Писании сам Исус Христос сказал: Я есть истина. Веруя в истину, в ее существование, я снимаю вопрос о вере в Бога. Вопрос Пилата, обращенный к Христу: «Что есть истина?» имеет одно толкование: сомнение в познаваемости истины. А Христос ответил очень мудро. Читай, как хочешь: я бог, а потому я и есть истина. А хочешь, можно обойтись без бога. Читай: я есть - истинное утверждение. Т.е. хоть так, хоть так, но итог проповедования Христом своего учения - утверждение о существовании истины. И тот, кто ее взыскует, кто воинствует во имя истины, тот находится в полном духовном согласии с Богом в главном для человечества вопросе.

            И православие я понимаю именно как общественный институт борющийся за истину во всех ее проявлениях - во славу права = правды = истины. Русские православные святые - праведники. Праведная жизнь - жизнь в соответствии с некоторой, объективно существующей, а потому познаваемой истинной правдой, которая существует не только в мире вещном, материальном, но и в мире духовном. Русская вера - это вера в существование божественной правды и в ее торжество.

           

О революционных обновлениях.

            Взгляд на религию, в частности на православие, как на инструмент познания, как на науку, - довольно нетривиальный. Хотя он как бы на поверхности. Само слово познать - вполне из церковного лексикона. Но есть еще и простейшие соображения. Как иначе церковь может поддерживать и укреплять нравственное состояние общества, если она не будет его исследовать. Мир непрерывно меняется, усложняется. Юристы разрабатывают и принимают законы, возникают новые виды деятельности Люди попадают в сложнейшие нравственные ситуации. Семью кормить надо, а прежняя чистая и честная работа не кормит. Исчезла, как исчезло множество предприятий и НИИ, как исчезли колхозы, перестала финансироваться. Что можно делать, и что делать нельзя, категорически нельзя, не продав душу, не предав страну, народ, Бога? Людям нужна конкретная духовная помощь, ориентация в пространстве. Как вести себя в городе, где власть у бандита, который еще и результаты выборов подтасовывает. А если организовать митинг, - то ОМОН его разгонит. Как вести себя по отношению судье, приговорившей 90-летнюю старушку к непосильному штрафу за то, что владелец дорогой иномарки ее барана задавил?  По-божски, ее, эту судью убить бы надо. Но тот, кто убьет,  как бы пачкает себя, свою душу тяжким преступлением. Оставить судью безнаказанной, пусть Бог разберется? А кем будет тот, кто это судейское паскудство спустил, не наказал за него. Кем будет муж судьи, не отказавшийся от такой сволочи, кем будет сын, который после этого ее матерью признает?

            Только по поводу одного происшествия целый комплекс нравственных вопросов, которые требуют изучения, взвешивания за и против, произнесения слов, напутствий или наоборот призыва воздержаться, ибо пока, скажем, рано восставать. А восставать, например, тогда, когда будет сделано нечто, что уже делается. Причем делается так, чтобы потом было ни перед богом, ни перед людьми не стыдно.

            Вот чем должно заниматься православие, а не составлением календарей постов и праздников. И это дело, если его понимать как главное дело православия, требует непрестанной работы души и мысли, непрестанной работы по организации людей, организации их духовных сил на предотвращение одного, на созидание другого, на создание нетерпимой общественной обстановки по отношению к третьему.

 

            Современное православие с этими задачами не справляется. Оно застряло в понимании самого себя и своего места в мире. Оно не владеет инструментом и практикой нравственного анализа текущей обстановки попросту потому что не развивало в себе эту способность. Избегало саморазвития.

            Между тем, если принимать во внимание глубокую аналогию между физикой и религией как институтами познания,  то из нее прямо следует необходимость регулярного революционного обновления религии, приведения ее аппарата познания  в соответствие с реалиями меняющегося окружающего мира. И именно аналогичность с физикой подсказывает, что при этом истина не теряется. Она обогащается. Избавляется от плевел заблуждений и от налипшей грязи.

            Включение в сферу православия новое понимания своего места в жизни,  анализа новых явившихся  нравственных явлений и нравственных проблем, - суть то, без чего православие не устоит. Физика, проникшая в сверхзвуковые скорости полетов - не может обходиться без понятий ударной волны, скачков уплотнения. Она без них уже не будет понимать происходящее. Но изменяются ли от этого выработанные понятия плотности, вязкости, силы и скорости? Меняются ли от этого законы Ньютона и законы преломления света?

            Вопрос обновления познавательного аппарата Церкви,  поворота самой ее организации к активному и конструктивному вмешательству в познаваемую реальную жизнь народа - становится условием выживания самого православия. И оно не может быть внутренним делом самой Церкви. В ее нынешнем состоянии ей мало в чем вообще можно доверять. А православие, вера в правду и ее торжество - это достояние всего народа, - это сама сущность нашего народа. Его душа.

            Собственно потому в начале 20 века народ дружно и отвернулся от церкви, что она предавала православие, продавала душу народа. Он построил свою Церковь - всенародное Советское государство. И наша послесоветская  церковь устами нынешнего патриарха уже вынуждена была признать: нород в советские времена был много нравственнее. Т.е. та, альтернативная РПЦ,  церковь не веривших в существование бога людей - много успешнее справлялась с главной задачей православия - нравственным познанием мира и руководством обществом на основе этого познания мира в весьма непростой период, когда выбор между добром и злом, между истиной и ложью - был нередко выбором между жизнью и служением добру, между свободой и служением правде.

            И история имеет свойство циклически повторяться.

            Впрочем, она чему-то и учит. Не одних, так других

  

 Что делать?

            Для себя-то я главное уже определил. Я выявил ту важнейшую ипостась православия и церкви, которая должна была быть ее ядром, но которая была, судя по всему, искусственно из нее выведена, выбита оружием, прямыми идеологическими диверсиями(типа грамматической реформы,  последующих игр в словоблудие), лишением православного народа грамотности, а потому способности понять, что с ее духовными пастырями происходит что-то неладное.

            И эта ипостась, а именно научная, познающая функция религии и Церкви, которая должна в ней присутствовать, - полностью для меня устраняет принципиальное противоположение науки и веры.    

            Но выявление познающей ипостаси веры имеет еще одно важное следствие. Постоянное слежение за нравственной обстановкой в связи с изменениями, происходящими в обществе и мире, неотделимо от понимания и самого мира, включая материальные физические и природные процессы, влияющие на нравственный выбор, диктующие куда направлять практическую деятельность. Безнравственно отправлять людей погибать от холода, дождей, непосильного труда в лес. Безнравственно взывать к их энтузиазму и совести, если этот труд сизифов. А осмысленным он становится, когда он служит осознанной материальной необходимости обеспечить, например, замерзающий город дровами. Безнравственно лишать крестьян земли просто для того, чтобы сделать ее коллективной. Но высоконравственно делать это, когда выяснено, что дальнейшее индивидуальное земледелие смертельно опасно для самого крестьянина, но при коллективном использовании есть возможность резко улучшить продуктивность и качество земледелия.

            Получается вообще удивительный вывод. Если православие суть нравственная душа народа, то развитая наука, являющаяся глазами и экономическим, военным, техническим умом народа, - сама есть часть православия, без которой православие бессильно осуществлять свою функцию воспроизводства нравственного здоровья народа. Разгром советской науки - это удар по православию, лишивший православную церковь ориентации в мире, видения исходящих от него угроз существованию народа, сознанию собственных возможностей противостоять этим угрозам на всех фронтах: научно-техническом, хозяйственном, информационном. А потому лишенная научного зрения Церковь - оказывается потерявшей возможность ориентировать православных в том, что сейчас делать нравственно, а что безнравственно.

            Без полноценной науки Церковь теряет свою мобилизующую способность. И становится по сути похоронным бюро.

            Возрождение науки, как источника знаний, а не званий, - получается, должно стать первейшим делом православного мира. Общим святым делом и русского ученого сообщества, и Церкви. Ради самого православия.

            А это уже очень интересный политический вывод.