edgeways.ru
|
|
Из интервью Навального Шпигелю (перевод) Пользователь: Ordusofob (IP-адрес скрыт) Дата: 02, October, 2020 11:34 Полный перевод этого интервью есть здесь [www.facebook.com]
Из текста интервью: ------------------------------- SPIEGEL: Давайте реконструируем то, что с вами произошло. Начнём с последнего воспоминания, прежде чем вы потеряли сознание. Это 20 августа, восемь часов утра. Вы сидите в самолёте из Томска в Москву, проведя несколько дней в Сибири. О чём вы тогда думали? НАВАЛЬНЫЙ: Это был замечательный день: я возвращаюсь домой, напряжённая и успешная командировка позади. Мы снимали фильм про областную избирательную кампанию, всё получилось. Я удобно сижу в своём кресле и с нетерпением жду полёта, во время которого смогу посмотреть сериал. Дома, в Москве, я хочу записать свой еженедельный эфир на YouTube, а затем провести выходные с семьей. Я чувствую себя хорошо. А потом... Это трудно описать, потому что это невозможно сравнить ни с чем. Органофосфаты атакуют вас, как DDoS-атака – компьютер: это перегрузка, которая ломает всю систему. Вы больше не можете сосредоточиться. Я прошу Киру Ярмыш, мою помощницу, которая сидела рядом со мной, дать мне носовой платок и поговорить со мной. Мне нужно услышать её голос, со мной что-то странное. Она смотрит на меня, как на сумасшедшего, но начинает говорить. SPIEGEL: Что потом? НАВАЛЬНЫЙ: Я не понимаю, что со мной происходит. Сначала хочу попросить у стюардов воды, потом говорю: позвольте мне пройти в туалет. Умываюсь холодной водой, сажусь на унитаз. Потом думаю: если я не выйду отсюда сейчас, то больше не выйду никогда. И самое главное впечатление было: ты не чувствуешь боли, но знаешь, что умираешь. Вот прямо сейчас, немедленно. При этом у тебя ничего не болит. Выхожу из туалета, обращаюсь к стюарду – и вместо того, чтобы попросить о помощи, говорю, к собственному удивлению: "Меня отравили. Я умираю". После чего ложусь перед ним на пол, чтобы умереть. Последнее, что я вижу: его лицо, смотрящее на меня с удивлением и лёгкой улыбкой. Он переспрашивает: "Отравили?", и, вероятно, имеет в виду, что мне могли подать тухлое куриное мясо. Последнее, что я слышу, когда уже лежу на полу: "У вас проблемы с сердцем?". Но у меня сердце не болит. У меня вообще ничего не болит, я просто знаю, что умираю. Потом голоса стихли, но я ещё услышал женский крик: "Не падай в обморок!". И всё, конец. Я знаю, что я мёртв. Только позже выяснилось, что я ошибся. SPIEGEL: Есть видео, снятое одним из пассажиров, на котором слышны ваши крики в самолете. Это звучит ужасно, почти как вой животного. НАВАЛЬНЫЙ: Я смотрел, в интернете это циркулирует под названием "Навальный кричит от боли". Но это была не боль, это было что-то другое, похуже. Боль заставляет вас чувствовать, что вы живы. Здесь вы просто понимаете: это ваш конец. SPIEGEL: Сколько времени это длилось? НАВАЛЬНЫЙ: С момента, когда я почувствовал что-то странное, до обморока прошло, возможно, полчаса. Всё это было после взлёта. SPIEGEL: Вы провели ночь в гостинице в Томске и, вероятно, там вступили в контакт с ядом. Помните, что вы там трогали? НАВАЛЬНЫЙ: Следы яда были обнаружены на бутылке с водой. Видимо, я прикоснулся к загрязненной поверхности, затем потянулся к бутылке, отпил из неё, поставил обратно, а затем покинул гостиничный номер. Предполагаю, что я впитал яд через кожу. Его могли нанести на любой личный предмет. Вот почему было так важно, например, осмотреть мою одежду. SPIEGEL: Одежду с вас сняли по дороге в омскую больницу – и так и не вернули. НАВАЛЬНЫЙ: Я не сомневаюсь, что моя одежда уже месяц кипит в огромном баке! Чтобы все следы яда были устранены. Вообще если бы не стечение счастливых обстоятельств – пилоты совершили экстренную посадку в Омске, скорая помощь была немедленно в аэропорту, мне дали атропин в течение полутора часов, – то я бы умер. План был хитрый: я бы умер во время полёта, оказался бы в омском или московском морге, и тогда никто бы не нашёл "Новичок". Это была бы просто подозрительная смерть. SPIEGEL: Вы могли умереть уже в отеле. НАВАЛЬНЫЙ: Некоторые подозревают, что план состоял в том, чтобы я умер во сне. Но, честно говоря, пережив отравление, я думаю: от этого состояния я бы проснулся. Это была бы забавная картина для камер наблюдения в отеле, если бы я брёл по коридору в трусах – при этих симптомах я гарантированно пополз бы из последних сил. Позволить мне умереть в отеле было бы рискованным планом. Персонал мог вызвать скорую помощь. SPIEGEL: Как вы объясните, что никто, кроме вас, не пострадал от яда? В британском городе Солсбери, где отравили экс-агента русской разведки Сергея Скрипаля, всё было иначе. НАВАЛЬНЫЙ: Я считаю, что они сделали выводы из дела Скрипаля, когда 48 человек были заражены и одна случайная женщина умерла. Вот почему яд, вероятно, не был нанесен на такой предмет, как раковина или душ, или на мобильный телефон, который я, возможно, отдал бы Кире – и тогда вместо одной подозрительной смерти было бы сразу две. Но это я только предполагаю. Возможно, против меня использовали более изощрённое средство, либо оно было нанесено на предмет, к которому прикасаюсь только я. SPIEGEL: А следы, которые вы сами оставили на бутылке с водой? НАВАЛЬНЫЙ: Они были неопасны, там минимальное количество яда. До бутылки может коснуться любой человек, не причинив себе вреда. SPIEGEL: Тому, что бутылку с водой вообще можно было осмотреть в Германии, вы обязаны своим сотрудникам, которые забрали её из гостиничного номера с другими предметами? НАВАЛЬНЫЙ: Они все ещё сидели в той же гостинице за завтраком, когда получили от Киры смс о том, что меня отравили. Сценарий того, что меня убьют, конечно, всегда присутствовал, хотя больше как шутка. Но они сразу подумали, что нужно зайти в мой номер. Скорее от отчаяния – ведь все думали, что я отравился чаем в аэропорту. Никто не рассчитывал на боевое химические вещество. Я и сам с трудом мог в это поверить. Это всё равно что сбросить на человека атомную бомбу. Существует миллион более эффективных методов. Когда моя жена Юлия и наша сотрудница Мария Певчих привезли вещи в Германию, они не знали, чем меня отравили. Они передали вещи врачам, а не каким-то секретным агентам в тёмных солнцезащитных очках с пуговицей в ухе. SPIEGEL: За вами в Томске следили на каждом шагу, хотя чекисты в российской прессе утверждают, что это не так. Вы замечали за собой слежку? НАВАЛЬНЫЙ: С 2012 года за мной постоянно следят, часто очень открыто. Когда я еду в регионы, там обычно целая орда – полиция, центр по противодействию экстремизму, ФСБ и так далее. Но я не заметил ничего, что выходило бы за рамки обычного. Я слышал о статье. Мне кажется, часть спецслужб, отвечающая за слежку за мной, публично оправдалась – мы не виноваты в отравлении! Конечно, не было приказа всему ФСБ убить Навального. Это было ограничено самым высоким уровнем. Возможно, те, кто отвечает за слежку, сами были удивлены содеянным. SPIEGEL: Немецкие власти сообщили вам больше, чем общественности? НАВАЛЬНЫЙ: Нет. То, что я знаю, я получаю из немецких СМИ. То, что известно наверняка, – это то, что с ядом я контактировал в отеле, и что речь идёт о "Новичке", точнее – о его новой версии. Этот яд доступен лишь небольшому кругу лиц. SPIEGEL: У вас много врагов. Кто из них может стоять за отравлением? НАВАЛЬНЫЙ: Я утверждаю, что за этим поступком стоит Путин, других версий у меня нет. Я говорю это не для того, чтобы льстить себе, а исходя из фактов. Главный факт - "Новичок". Приказ о его использовании может исходить только от двух человек – начальника ФСБ или начальника Службы внешней разведки. SPIEGEL: А как насчёт военной разведки ГРУ, связанной с покушением на Сергея Скрипаля? НАВАЛЬНЫЙ: Да, наверное, ещё и ГРУ. Но зная российскую действительность, вы также знаете: начальник ФСБ Александр Бортников, начальник СВР Сергей Нарышкин и даже начальник ГРУ не могут принять решение об использовании "Новичка" без указания Путина. Они подчинены ему. SPIEGEL: Если за этим стоит Путин, то почему он выпустил вас из страны? НАВАЛЬНЫЙ: Я думаю, они были твёрдо настроены не выпускать меня, и поэтому публично заявили, что я не транспортабельный. Ждали, что я умру. Но благодаря общественной поддержке, благодаря усилиям моей жены всё это грозило превратиться в своего рода реалити-шоу под названием: "Навальный умирает в Омске". И многие люди, которым я очень благодарен, сказали: мы не хотим смотреть это шоу. Для людей Путина важно не давать противнику статус жертвы, и не давать ему – жив он или мёртв – политического капитала. Если бы я умер в Омске или моему здоровью был бы нанесён непоправимый ущерб, это, безусловно, легло бы на их репутацию. Возможно, не удалось бы доказать отравление "Новичком", но это была бы их вина, что мне не разрешили уехать из страны. Кроме того, они выждали 48 часов – вероятно, в надежде, что яд уже нельзя будет обнаружить. SPIEGEL: До сих пор Путин делил своих противников на две категории: врагов и предателей. Против предателей разрешены все средства. Вы относитесь к разряду врагов. Так почему же "Новичок"? НАВАЛЬНЫЙ: Если бы кто-то полтора месяца назад сказал мне, что меня отравят "Новичком", я бы над ним посмеялся. Мы ведь знаем, как Путин борется с оппозицией. У нас есть 20-летний опыт работы. Можно быть арестованным, избитым, забрызганным зелёнкой или застреленным на мосту, как Борис Немцов. Но химические боевые вещества – это было зарезервировано для разведчиков. Путин обо мне всё знает, я живу под полным наблюдением. Он знает, что я не олигарх и не тайный агент, а политик. Но, видимо, в его голове что-то изменилось. Возможно, после протестов в Белоруссии против Лукашенко, протестов в Хабаровском крае против кремлевской партии. Плюс наша работа. В течение двух лет на нас оказывалось беспрецедентное давление: несколько обысков в неделю, конфискация оргтехники, блокирование счетов, аресты, попытка вытеснить людей из России. Но наша организация продолжает существовать, у нас 40 региональных штабов… Я высказываю здесь чистые предположения, но, может быть, они сказали себе: мы пробовали по-хорошему, но эти методы не работают, так что придётся прибегнуть к крайним средствам. SPIEGEL: А если это всё-таки был не Путин? НАВАЛЬНЫЙ: Если бы это был не он, то всё было бы гораздо хуже. Одной кружки "Новичка" достаточно, чтобы отравить всех пассажиров крупной берлинской станции метро. Если доступ к боевому веществу не у трёх человек, а у тридцати, то это глобальная угроза. Это было бы ужасно. |